Соблазнитель. Збигнев Ненацкий

за талант.

      – Лучше не произноси таких слов, иначе я тебя ударю. Не надо мне напоминать, кем я была, и что именно ты меня уничтожил. Да, ты, только ты. Один ты. Из-за тебя я бросила свой дом, детей, Яна…

      – Он тебя бил. Издевался над тобой. Относился к тебе как к собаке. Помнишь, как ты выглядела, когда первый раз пришла ко мне? Помнишь, почему не хотела раздеться? Потому что ты вся была в синяках. А полосы на спине? До сегодняшнего дня ты мне не сказала, чем он тебя бил.

      Иоанна отвернулась от окна, улыбнулась и даже – что меня встревожило – к ней вернулось хорошее настроение. Затем выпила оставшуюся водку и поставила рюмку на стол.

      – Он бил меня кабелем. Да, это было больно. Я умирала, живя с ним, он бросил меня на самое дно. Я перестала быть человеком. Но случались такие минуты, когда он поднимал меня на вершины. Ты этого не делал никогда.

      Она подошла ближе.

      – У тебя тоже появилось желание взять кабель в руки. Ты тоже хочешь меня ударить.

      Я отошел и встал на ее место у окна.

      – Нет, Иоанна. Я тебя не ударю. Возможно, это сделать необходимо. Но поверь мне, я никогда не ударил ни одной женщины. Это противоречит моей натуре. Во мне все бунтует против насилия. Я думал, что именно поэтому ты и полюбила меня.

      – Ты просто слабый человек, – заметила Иоанна. – Мягкий, глупый, маленький человечишка. Ты даже не способен уйти и оставить меня здесь одну. Нет! – она ударила кулаком по столу и истерически закричала: – Ты не можешь оставить меня после всего того, что ты со мной сделал! Я не умею быть одна! Не хочу быть одна! Я убью себя, понимаешь! В один прекрасный день я перережу себе горло или выпрыгну из окна!

      За окном было темно. Неон погас месяц назад, здание выглядело вымершим, как после пожара.

      – Схожу в магазин и куплю что-нибудь выпить, – сказал я.

      Когда я вернулся обратно, в комнате горели все лампы, стол был накрыт чистой скатертью, в подсвечнике стояла зажженная свеча. Иоанна, что-то тихо напевая, расставляла на столе рюмки.

      – В нашем доме в деревне я раскрашу тебе всю стену в спальне большими красными розами, – сказала она. – Комнату наверху я сама оборудую. Тебе нужно будет поставить столик для пишущей машинки. И купить вторую машинку. Для меня. Разве это дело – постоянно нанимать машинистку. Нет, я не хочу печатать твои романы, но могу хотя бы перепечатывать письма. Их приходит все больше и больше. Это прекрасно, правда? Вчера из издательства прислали целую пачку. Почти двадцать писем. Я их все прочитала. Это после твоей «Розамунды». В основном пишут женщины лет тридцати. Они думают, что ты их хорошо понимаешь и, наверное, это правда. Ты нежный, деликатный, чуткий…

      Я вытащил пробку из бутылки. Чмоканье пробки вызвало у меня чувство тошноты, которое усилил запах алкоголя.

      – А еда? Может, откроешь какую-нибудь консервную банку? – спросил я.

      – Если хочешь, конечно, могу подать сардины, но у меня нет хлеба. Есть только соленые палочки и крекеры.

      – Тебе все же надо что-нибудь съесть, – буркнул я, разливая водку по рюмкам.

      – Да.