Сын Ра. Волшебный эпос. Владимир Радимиров

думая, колено пред врагом преклоняет и могучею рукою маску-шелом с него срывает.

      И кого же пред собою он зрит! Батюшки-светы! Великий Ра!.. Лежит на землице недвижно девица-краса! В руку толстая и чёрная, как смоль, была у неё коса. А брови у чудо-девахи узкие оказалися, густые, луками упругими вразлёт выгнутые; ну а глазищи большущие, точно опахалами, веками с ресницами длиннющими прикрытые. Зато носик невеликий у неё был, будто точёный, да вздёрнутый слегка, а кожа лица смуглая и как атлас гладкая. На пухлых же её губках алая кровушка выступила, тоненькой струйкой на подбородок она сбежала и по шее лебединой побежала.

      Ахнул поражённо Яван, и сердце буйное в груди его молотом застучало. Подскочил наш богатырь, будто очумелый: рот раскрыл, глаза выпучил, и будто всмятку стала у него рожа. С места сдвинуться Ваня даже не может, и понятно же почему – любовь ведь непостижима уму. В жизни своей Яван красавицы такой писаной нигде не видывал – а вот во сне зато видал. Ага! Та ж самая, оказывается, то была девица, которая повадилась ему ранее сниться, и сомнений никаких у него на сей счёт не осталося – она, она самая!

      Недолго Ванёк столбом там стоял, быстренько от ступора он очнулся и для дела важного встрепенулся: скорее скорого к реке, ещё холодной, он сбегал, приволок в шеломе водицы да оросил ею личико девицы, с щёчек да с губок кровушку смыл, затем ротик ей приоткрыл и влаги толику в горлышко её влил. Потом разбудить девицу он попытался – а не получается: красавица-то не просыпается… Хотя ясно вроде видит Яван – не мёртвая она, ещё живая: дыхание жаркое сквозь зубки жемчужные у неё прорывается, да грудь высокая под доспехом тяжко вздымается. Быстро тогда взволнованный витязь богатыршу-девицу из волшебных доспехов освободил и на сырую земельку её положил. Одета она оказалась в одеяние странное: гладкое такое, сверкающее, плотно её облегающее.

      Глядит Яван на это чудо природы и глаз отвести от неё не может. И видит усилок могучий с появившейся в душе горечью, что девица сия собою очень ладная и дюже пригожая, да только для жизни, видать, боле не гожая. Загоревал тогда Ванята, заубивался; крепко ведь противница бывшая ему полюбилася – ну больше жизни кажись!

      – Эх! – запричитал разнесчастный Ваня. – И балда же я ломовая! Бычья башка! Тухлая говядина! Угробил, скотина этакая, красу ненаглядную!

      Во, значит, что любовь-то с людьми творит! Такого геройского парня – непобедимого даже богатыря! – в самое сердце она ранила и всякую чушь болтать заставила. М-да-а… Ниже плеч Яван голову повесил, застонал, башкой помотал и пошёл с брательниками неверными разбираться. Приходит к домику, вовнутрь заходит, а они вповалку на полу лежат и в беспамятстве, заразы, пребывают.

      Будил их Ваня, будил, и орал на них, и теребил – а всё-то попусту, побери их пёс! Покамест Ваньша к Смородине сонь этих не отнёс и в водичке студёной не искупал, и не думали они, обалдуи обдолбанные, просыпаться. А как только в реку смертельную