Красные части. Автобиография одного суда. Мэгги Нельсон

хотя бы одна из нас чувствует себя вправе ее рассказывать.

      Стыд Гроу на январских слушаниях выделит ее среди всех прочих участников июльского суда. Больше никому, по-видимому, не будет стыдно ни капли: ни медицинскому эксперту, который сопоставляет показания термометра в прямой кишке Джейн на месте преступления и в ее печени во время вскрытия; ни австралийскому писателю-криминалисту средних лет, который каждый день сидит на скамье перед нами, делая заметки для книги; ни зачуханному журналисту из местной газеты, который прячется в кабинке в женском туалете, чтобы подслушать наш с матерью разговор; ни операторам, снимающим, как мы входим в здание суда и выходим из него день за днем, по утрам помятые ото сна, по вечерам осунувшиеся и заплаканные; ни продюсерам телепрограммы «48 часов», которые и в хвост и в гриву будут использовать фотографии с места преступления и которые планировали использовать также и фотографии со вскрытия, пока Хиллер не вмешался и не сказал категорическое нет; ни корреспондентам Court TV, которые покажут фотографии со вскрытия в своей онлайн-трансляции и оставят их в открытом доступе.

      Возможно, я чувствую тот стыд, который, как я думаю, должен чувствовать кто-то другой.

      Или, возможно, дело в том, что пока шел процесс над Лейтерманом, я сама день за днем сидела в зале суда с желтым блокнотом на кольцах и ручкой, конспектируя все кровавые подробности, ничем не лучше других. Эти подробности я заново собираю здесь – прямая трансляция, которой я не могу найти объяснения или оправдания и, возможно, не смогу никогда.

      Но, как я сказала матери после ее падения на кухне, некоторые вещи стоят того, чтобы о них рассказать, просто потому, что они произошли.

      Красные части

      В течение нескольких лет после смерти отца я часто оказывалась в одиночестве или в одиночестве с матерью. Между нами, девочками, – приговаривала она. Эмили уехала в интернат, когда ей было тринадцать, а мне – одиннадцать. С этим отъездом в ее жизни началась череда приключений и заточений, и домой она больше не возвращалась. У матери был новый муж, но его присутствие ощущалось чужеродным, мерцающим. Он появлялся за ужином от случая к случаю, с потемневшими от краски и масла руками. Он был маляр и плотник, на несколько лет младше ее. Когда-то давно отец нанял его красить наш дом в Сан-Рафаэле – единственный дом, где я жила с обоими родителями. Мой отец был юристом и часто ездил в командировки, мать была неудовлетворенной жизнью домохозяйкой с двумя детьми. Она влюбилась в маляра, когда мне было семь, развелась с отцом, когда мне было восемь, и вышла за маляра, когда мне было девять.

      После развода мы с Эмили около полутора лет мыкались по разнообразным квартирам и домам наших родителей – это называлось совместной опекой. Всё изменил телефонный звонок ранним вечером 28 января 1984 года. В тот день отец должен был встретиться со своей подругой, но не пришел. Подруга позвонила моей матери, сказала, что беспокоится, что на него это не похоже, что здесь что-то не так. В то время мои родители жили