Улыбка химеры. Татьяна Степанова

если, конечно, носит… А если стрелял он, на одежде могли остаться следы пороховых газов. Хотя при использовании глушителя это вряд ли…»

      – Это мой товарищ. Друг, – помолчав, добавил Филипп.

      – Конь? А пальто у вас, Филипп, красивое, крутое, – Никита подался вперед, – где, интересно, такие носят – в Париже?

      – На вьетнамском рынке у дедушки Тинь Дао. – Филипп пошевелился, и Никита увидел, что пятно на толстовке было совсем не пятном, а орнаментом из крупных латинских букв FENDI. Страшненькая толстовка оказалась фирменной вещью.

      – Что вы делали, пока ожидали родственников? – спросил Никита. – Играли?

      – Я вообще не играю. Не игрок, что ж тут поделаешь. В баре сидел.

      – Пили?

      – Пиво.

      – С другом, который Легионер?

      – Угу.

      – Он что, у вас работает?

      – Нет, мы просто друзья.

      – Хватит паясничать. Можешь ты хоть на минуту бросить свои фокусы? – вмешался Салютов.

      – Могу, папа. Конечно.

      Никита выслушал реплику отца и реплику сына – что это? Что они делят? Или это отголоски старого семейного скандала?

      – Что-нибудь можете сообщить по поводу убийства? – спросил он.

      – Я? Нет, вряд ли.

      – Ну, какие-нибудь мысли-то у вас есть, может, подозрения?

      – Ой, какие тут мысли? Убит старичок Сан Саныч. Надо же, какая неприятность для фирмы.

      – И кто, по-вашему, мог это сделать?

      – Кто? А если даже это и я?

      Глеб Китаев у двери глухо кашлянул. Колосов смотрел на парня – полы пальто свесились до пола, поза – самая расслабленная. Бледное лицо, пустые глаза. Внезапно ему показалось, что у Салютова-младшего что-то не того с мозгами.

      – Вы очень легкомысленно об этом говорите, Филипп Валерьевич, – заметил он, – последствий не боитесь?

      – А? Последствий? Нет, не боюсь.

      – Что ж, мне эту вашу реплику признанием считать или как?

      – Не сходи с ума! – тихо и вместе с тем гневно произнес Салютов-старший. – Прекрати валять дурака, мерзавец!

      – Вот, смотрите, у папы моего для меня слова другого не найдется, как только мерзавец, – Филипп укоризненно покачал головой. – Ну, если вы эту мою шутку признанием сочтете – что ж, значит, судьба моя такая. Папу вон, пожалуй, кондрат хватит – такой удар по престижу!

      – Ваш отец всего лишь советует вам более обдуманно относиться к своим словам, – сказал Никита. – А вы вообще чем занимаетесь?

      – Ну, иногда марки коллекционирую, иногда коробки спичечные, иногда самолетики клею.

      – А, увлекающаяся натура, это хорошо, – похвалил Никита невозмутимо. – И пальто крутое, и бобер – глаз не оторвать. А в баре, значит, весь вечер пиво пили с этим, ну, который, как его… Центурион? А, нет – Легионер… Ну, а туалет посещали в вестибюле с пива-то?

      – Нет, знаете ли, терпел. Так, что чуть из глаз не полилось.

      – Значит, с восьми до девяти вечера в туалет вы не ходили?

      – Нет.

      – Припомните, пожалуйста, очень вас прошу.

      – Нет.

      – А