Мир в ладони. Антология

жарко, аднака. Осели на берегах Северной столицы. В одном из ее северных районов на Северном проспекте. В крохотной квартирке-однушке не от бедности, но чтобы хватало тепла от очага, который они разожгли посреди комнаты меж двух черных камней. Во-первой намыли оба огромных окна в целый метр размахом: одно на восток, другое на запад – чтобы чисто встречать и провожать солнце. Расстелили вытертые шкуры на весь пол. Показались простым пересчетом участковому. Тот попросил не пить жидкость для мытья стекол. Согласны, давно не употребляют такое. Повесили возле входной двери связку охранителей – вот и все, прописались тут. Хорошо!

      Поутру солнце показалось, разбитое пополам трубой ТЭЦ, торчащей из верхнего подземного мира. Все, не поднимаясь со шкур, смотрят на восток – из комнаты сквозь коридор в окно кухни. «Солнце надвое – это нам знак! Увидим дальше – какой, пусть бы лучше хороший». Принялись варить ароматную рисовую кашу с жиром морзверя. Любопытно смотреть за окно, где люди, перегоняя друг друга, ручьями текут куда-то. Никто из них ничего не делает полезного и важного, просто все двигаются в одном направлении. Бесцельно однообразные, беспокойно однонаправленные. Точно не на рыбалку и не зверя гнать. Руки пусты. Олени – те точно знают, куда идут. А эти? На расстоянии одного дня – везде город.

      – Аднака, опоздали мы. Сюда уже все приехали давно. Голод здесь нынче будет. Бездельники. Зиму переживут не все. – Ительмены знали, что они-то перезимуют. На отъезд они забили в заливе небольшого серого кита, что приплыл их проводить на приливе. Ну как небольшого – побольше видали. Напластали и отправили тихим ходом в рефконтейнере. Казенная расписка получена – значит, прибыл кит, наверное, осталось его в дом перетаскать. Юкола есть. Во дворе в песочнице яму поглубже устроили – головы горбуш квасить заложили. Никто не мог видеть – ночью копали, а ночью всегда все спят. Муки четыре мешка на Северном рынке закупили, а кореньев ароматных женщины еще дома у мышей в норах накопали.

      В один хмурый день, когда солнце снова опять не взошло, вокруг жилища принялся ездить автобус с громкоговорителем и нарисованной ужасного вида праздной женщиной по бокам. Художнику бы тому руки оборвать и песцам скормить!

      – Ительмены, приходите в Эрмитаж! Привозим всего на неделю Мону Лизу! И больше никогда! Из Лувра! В последний раз! И впервые! Картине – 500 Лет! Ждем. Ждем!

      – Вот, все глядите скорее: они тут и пятьсот лет назад уже ничего не делали! Руки-то на картинке как у нее сложены. Такими шкуры не намнешь. От каменной жены проку больше. Платье, опять же, залосклое все. Аднака, выходит, что здесь за их 500 лет ничего не поменялось. Лежат как тюлени на камнях, ласты сложив в этой Лувре. И идут всегда не за солнцем, а куда попало. Сколько же раз оно поднималось здесь зря. Ай-ай!

      – Отец, и горы за ее спиной неправильно нарисованы. На Ирвуней ничуть не похожи.

      Тогда они опять до заката режут фигурки охотников, бьющих копьем зверя, танцующих женщин, а кто-то – ездовых собак. Старшие дети продают их на «блошинке» в «Удельной». Хорошо берут. К вечеру после ужина, проводив всем родом Солнце