Гроза в Безначалье. Генри Лайон Олди

прочь свинцовые воды Прародины, затрещали под чудовищным напором кольца в чешуе; Петля Ямы хлестнула наотмашь, воздух прахом осыпался вниз, в Океан, а в левой руке разъяренного бога возник всесокрушающий Молот Подземного Мира, единственный удар которого разметал в клочья призрачную гадину.

      – Кто ты, дерзнувший?!! – зарычал Яма, дрожа от переполнявшего душу бешенства. – Покажись!

      Гулкая издевательская тишина была ему ответом.

      Шаг – и Яма вновь стоял у переправы через Вайтарани.

      Пасть над мостом исчезла, и лишь в тающей пелене колыхалось странное видение.

      Яма всмотрелся.

      Поле боя. Замерло, стынет в ознобе неподвижности: задрали хобот трубящие слоны, цепенеют лошади у перевернутых колесниц, толпятся люди, забыв о необходимости рвать глотку ближнему своему… И могучий седобородый воин умирает на ложе из оперенных стрел. Множество их торчало из его тела, сплетаясь с теми, что составляли ложе умирающего, и трудно было разобрать, которые из стрел образуют ложе, а которые – пьют остатки жизни из грозного некогда, а ныне беспомощного витязя. Стояли вокруг, понурив головы, израненные соратники, провожая в последний путь своего предводителя, и бил рядом невиданный родник, тонкой и чистой свечой устремляясь в небо.

      Старый боец устало вздохнул, веки смежились, чело разгладилось, и безмятежное спокойствие снизошло на его лицо.

      Лицо мертвого.

      Больше Яма ничего не видел.

4

      – А теперь послушай, что случилось с Повелителем Пучин Варуной, – помолчав, вновь заговорил я, стараясь не глядеть в глаза Наставнику.

      Крылось в этих глазах что-то такое, отчего даже мне, Индре-Громовержцу, было зябко заглядывать в их глубину.

      И, стремясь избавиться от неприятного ощущения, я снова принялся рассказывать.

ЗАПАД

      Темно-синий, как туча, властитель водной шири,

      обладатель тенет неизбежных, владыка

      загробного мира гигантов…

      …Варуна так и не понял, что заставило его обернуться.

      Бог привычно скользил по зеленовато-лазурной поверхности океана (о, не Предвечного! – обычного, земного…), удобно расположившись в мягком седле с высокой лукой. Подпруги седла сходились под брюхом любимой белой макары[15] Водоворота. Ничего особенного, обычная вечерняя прогулка на сон грядущий. Лучший способ отрешиться от забот прожитого дня, в очередной раз слиться с красотой океана, что мерно дышит предзакатной негой, и, отринув суетность мира, немного поразмышлять о Вечном.

      Это был своего рода ритуал, неукоснительно исполнявшийся Повелителем Пучин вот уже много веков. Да что там – веков! Слово-то до чего несуразное… Еще тогда, когда ни о какой Троице никто и слыхом не слыхивал, а Водоворот с Митрой-Другом (позднее – Митрой-Изгнанником) вдвоем вершили судьбы Трехмирья – уже в то седое время…

      И все-таки неясный порыв заставил Повелителя Пучин вынырнуть из грез и оглянуться.

      Его макару поспешно догонял морской змей. Не самый крупный

15

Макара – зубастое морское чудовище, ездовая вахана Варуны, Локапалы Запада; по всем признакам – крупная акула. Она же – символ Камы, бога любви.