Гончарный круг (сборник). Аслан Кушу

вниз, в разверзшуюся бездну. Проснувшись вновь, Дауров не спал до утра и, едва забрезжило, поднялся с постели.

      Он пришел в отдел, взял ключи у караульного и открыл камеру изолятора. В углу, на нарах, в холщовой рубашке сидел Хаджитечико. Он с безразличием посмотрел на вошедшего.

      – Доброе утро! – поздоровался Дауров.

      – Где ж оно доброе, – усмехнулся задержанный и с иронией добавил: – Коль считаешь его, Исмаил, таковым, будь гостем.

      Они встретились взглядами, в глазах Хаджитечико вновь поселилось безразличие. Дауров же смотрел на него так, словно этот человек, может быть, познал в жизни то, о чем он только начинал думать.

      – Странный ты, Хаджитечико, – сказал Исмаил.

      – Это почему?

      – Потому что даже здесь, в камере, будучи один, можешь держаться особняком.

      – Так удобнее. Говорят, со стороны все виднее.

      – Это в другие времена можно себе позволить жизнь со стороны наблюдать, в наше время надо быть с кем-то.

      – А если я не нашел тех, кто мне по душе, как тогда?

      – В тюрьму посадят, обобществлят.

      Комиссарствовал Дауров без прежней одержимости. Вчерашний разговор с Хаджемуком, прошедшая ночь наложили на него глубокую печать усталости, он был напуган и сломлен внезапным переосмыслением себя. Хаджитечико заметил эту перемену.

      – Похоже, тебе твое место в жизни изрядно надоело. Что сам другого не ищешь, прежде чем кого-то учить.

      Уличенный Исмаил провел по лицу ладонью, стараясь стереть с него выражение усталости и растерянности. Он не возразил Хаджитечико, а только сердито бросил:

      – Собирайся, в область тебя повезу.

      – Это мы быстро, – засуетился задержанный.

      Исмаил подождал, пока он наденет старые туфли, накинет телогрейку.

      – И все-таки странный ты, – продолжил он, – меня всегда подмывало спросить, почему даже в сухую погоду ты ходил по-над плетнями, словно боялся испачкать на улице обувь в грязи?

      – Любопытством, Исмаил, ты вроде никогда не страдал. Какая муха тебя укусила? – усмехнулся Хаджитечико.

      – Знать интересно.

      – Это от скромности, – ответил он. – И потом, я всегда доходил туда, куда шел, для чего было необязательно занимать всю дорогу, как некоторые.

      Исмаил понял намек и согласился. Его покорила независимость суждений этого тщедушного человека, независимость, к которой сам стремился давно и которую только стал обретать.

      Хаджитечико связали руки, посадили на тарантас. Исмаил устроился рядом. Воспользовавшись тем, что Бадурин еще не занял место ездового, шепнул задержанному:

      – Так, парень, знаю, невиновен ты. Сдать лет на десять – совесть не позволяет. За аулом спрыгнешь, где ближе к лесу. Потом уходи из наших краев. Найдут – дадут больше, жизнь проведешь на каторге.

      – А он? – Хаджитечико кивнул на Бадурина, устраивавшегося за вожжами.

      – Ты должен успеть!

      Они выехали в поле. Исмаил поддел ножом веревку на его руках. Как