Гончарный круг (сборник). Аслан Кушу

слышал о сокровищах кургана от стариков, а когда увидел трех мужчин, шедших к нему с лопатами, выждал, пока они вскроют его, и ловко провел их.

      Но и ему золото князя не принесло счастья. Колесницы под курганом не было, но драгоценностей, поговаривали, Сейфуддин взял немало. На допросах чекистов он выдал золото, но все равно был расстрелян. А Паго и Сауса за чистосердечное признание и помощь в поиске настоящего преступника отпустили через пару месяцев. Однако Паго не прожил потом и года. Его лицо и тело сплошь покрылись язвами, и каких только снадобий, мазей не испробовали на нем родственники – все впустую: язвы только изредка покрывались сухой коркой, а затем вновь выступали со зловещей настойчивостью. Перед смертью Паго призвал к себе Сауса, и тот еле признал в нем друга.

      – Будь трижды проклят тот день, Саус, – сказал он кровоточащими губами, – когда я не поддержал тебя и пошел на курган с Батмизом. Все думают, что эту заразу я принес из тюрьмы, но мне-то хорошо известно, что она с Красного кургана. Знал, знал об этом уже через пару дней! А теперь, похоже, она съедает меня изнутри…

      – Все в милости аллаха! – постарался ободрить его Саус.

      – Мои дни сочтены, – ответил он. – Таких, как мы, аллах не прощает. А потом, сглотнув слюну, с облегчением человека, у которого все муки позади и он уже совсем не беспокоится о себе, с жалостью посмотрел на собеседника и дополнил, тяжело дыша:

      – На всех нас кара белого джина.

      Взгляд и слова Паго обожгли Сауса. На мгновенье показалось, что с ним загнивающими губами говорила смерть. И он вновь ощутил тот ужас, что пережил в колодце, а уйдя домой, надолго замкнулся.

      Старик Мату выдержал паузу, как хороший рассказчик, но Айвар поторопил его:

      – И что с Саусом стало потом? – спросил он.

      – А ничего, – спокойно ответил старик. – Он оклемался и прожил до глубокой старости. И однажды на этом берегу рассказал историю мне, как, впрочем, и то, что нет-нет да возвращается страх к нему. Тогда Саусу чудились треглавые лягушки, рыбы с неестественно выпученными глазами в этой реке и всякая другая нечисть. «В такие минуты, – говорил мне он, – я перестаю видеть мир, какой есть, лишаюсь возможности созерцать его красоты. Белый джинн не отнял мою жизнь, но наказал страхом за грех».

      – Прямо мистика какая-то! – воскликнул Айвар после того, как старик закончил рассказ.

      Мату, не думая, ответил:

      – Нет тут никакой мистики, мой дорогой Айвар, хотя жизнь зачастую и полна непознанного, тайн и неожиданностей. А насчет героев этой истории, то все они пали жертвами тех обстоятельств, которые сами и создали. А белый джинн, по-моему, – это праведник, что сидит в каждом из нас. И он не карающая, а упреждающая от дурного поступка сила. Ослушаешься его – и живешь по той поговорке: «Нет человека на белом свете, который может нанести тебе столько вреда, сколько иногда причиняешь сам».

      – Дедушка-а! – послышался с другого берега от плетня, поросшего акацией, детский зычный голос.

      – Это мой внук, –