Встала страна огромная. Павел Андреевич Кольцов

Немец уже вытянулся и затих, а парнишка все продолжал с остервенением и кхеканьем кромсать его все больше кровенеющее тело, дробя остро отточенным длинным клинком даже ребра.

      – Ефимов! – окликнул солдатика подбежавший старшина с морщинистым загоревшим до черноты лицом, – Он уже мертвый. Перестань. Дай винтовку.

      – Не дам! – истерично прижал к груди трофей солдатик. – Моя! Я забрал. Больше в плен никогда не сдамся.

      – Ну, ну, успокойся, хлопчик, – понял состояние подчиненного опытный старшина. – Никто тебя в плен не гонит. Но я стреляю лучше тебя. Отдай винтовку мне – я и тебя защитить сумею.

      – Нет! – продолжал блажить Ефимов. – Я больше без оружия не останусь!

      – Ладно, – не стал спорить старшина. – Оставь пока себе. А запасные обоймы ты взял? Нет? То-то же. Немец раз точно стрельнуть сумел – в магазине – не больше четырех патронов осталось. Сними с него ремень с подсумками.

      Солдатик, недоверчиво поглядывая на старшину, положил трофейный карабин на землю и, перевернув труп на спину, расстегнул на нем ремень. Этого было мало: к широкому поясному ремню крепились более узкие плечевые ремешки – пришлось ему возиться и с ними. Старшина в это время нагнулся и подобрал маузер.

      – Красноармеец Ефимов! – прикрикнул он командным голосом, на недовольно встрепенувшегося солдатика. – Приказываю: снять с фашистской нечисти всю амуницию и приладить на себя. К выполнению приступить!

      – Есть, приступить, – обиженным голосом повторил Ефимов. Старшина, передергивая на ходу затвор хитростью отобранного трофея, тоже побежал было к оврагу, но остановился: фельдфебеля уже застрелили и все, кроме одного бойца, спустившегося вниз за его оружием, возвращались обратно.

      Старшина Цыгичко оказался самым старшим по чину среди пленных, он и принял командование небольшим, меньше отделения, отрядом. Румына, первого набросившегося на немцев, все хлопали по плечам и хвалили непонятными ему словами. Ему, оценив его меткость, заслуженно вручили в дополнение к карабину всю снятую с убитого им «шутника» амуницию. Старшина велел отнести и сбросить немецкие трупы в овраг, но румын остановил его. Быстро говоря что-то непонятное для русского уха, Якобеску жестами показал, и старшина его понял, а поняв, одобрил, что с немцев нужно снять мундиры и переодеть красноармейцев: они будут изображать конвоиров. Оставшиеся останутся теми, кем и были – обычными русскими военнопленными.

      Все фашистские мундиры оказались в большей или в меньшей степени продырявлены и залиты кровью. Но у каждого солдата, кроме фельдфебеля, за спиной в составе полевой экипировки крепилась свернутая маскировочная плащ-палатка. Решили, несмотря на еще припекающее в середине дня августовское солнце, набросить их сверху. Лишь двум красноармейцам удалось прикрыть пулевые отверстия, обрамленные пятнами еще не засохшей крови, свернутыми в скатку, на манер красноармейских шинелей, плащ-палатками, засунув их