Мусор. Елена Александровна Говорова

Дима спокойно посмотрел на Сашу:

      – Ты за ноги или под руки?

      – Что? – не понял тот.

      – Отца надо нести, – пояснил брат.

      Саша замер. Было странно говорить об этом, как о чём-то нормальном.

      – Тогда под руки, наверное.

      – Смотри: он тощий, да тяжелый, – без тени иронии отметил Дима, с серьёзностью профессионального грузчика, изучающего характеристики нового объекта, и, не церемонясь, начал сдёргивать отца, всё еще сопящего, со стула.

      – Сука, опять обоссался, – злобным шёпотом сказал он себе под нос. Саша поймал себя на том, что ему не противно – скорее, стыдно участвовать в этом. Как будто всё это больше никогда и ни за что не должно было повторяться с ним.

      Пока они тащили действительно очень тяжёлое тельце в тельняшке и трениках, как комод, через три приставленные друг к другу вагончиками комнатки, он явственно вспомнил случай из детства: ему лет шесть, отец вошёл в дом и упал на пороге, чем сильно напугал его. Бабушка тогда накричала на Сашу, что реветь тут не о чем, а надо матери помогать. Та, счастливая, что муж уже спит, без обыкновенной пьяной болтовни или ругани, волоком тащила его в кровать. Пристыжённый Саша бросился к ней, и она попросила тогда его взять за руки, а потом ворчала, что от него толку никакого, только на себя тянет, надо взять нормально. Саше было страшно, но ещё сильнее хотелось угодить маме: в тот момент они были товарищами, двумя заговорщиками, и это даже сейчас, при неприятном воспоминании, парадоксально согревало его. Вдобавок она строго приказала: «Расскажешь кому в саду – убью! Папа устал, от усталости свалился, понимаешь?». И он не мог вспомнить, понимал ли он тогда уже, что произошло в самом деле, зато отлично помнил, как по-деловому, казавшийся себе в этот момент совсем взрослым, равным родителям и их загадочным важным делам, кивнул ей. А в следующие разы, которых за жизнь его накопилась тьма, он знал всё отлично, и занятие превратилось для него в рутину. Он, как мать, радовался, если вечер заканчивался так, а не дракой и выкриками; наверное, так же, как и Димка сейчас, бросал ей, появившейся в дверном проеме, не оборачиваясь: «Он там нассал», – а мать так же походя отвечала: «Да, погоди, не вступи, сейчас уберу».

      Дома Саша привык ложиться глубокой ночью, но сегодня так устал, что рад был уйти в начале одиннадцатого. С момента его приезда прошло всего пять часов, но ощущение было, что здесь он прожил несколько очень долгих, странных, наполненных нервными моментами дней. Мама разложила ему крайнее у окна кресло. От постельного белья так же неприятно пахло табаком и сыростью, как во всём доме, дно постели было кривым, продавленным, сама она ужасно узка, и он никак не мог уснуть, хотя желание было невероятно сильно. Глаза болели. Димка, лёжа у двери, всё так же таращился в экран телефона, при этом оставил телевизор включённым, не сбавляя громкости, и там очень шумно кто-то перестреливался, перемежая пальбу с ором: начало на английском, а после перекрывавшим голос запаздывающим русским переводом. Отец оглушительно всхрапывал рядом, а запах спирта, исходящий от него, невозможно заполонил все