Жена декабриста. Марина Аромштам

их уже ждут: три пары рук помогают отцу с его ношей выбраться из реки.

      – Парень в порядке? – коротко спрашивает отец, аккуратно усаживая маму на землю.

      – В порядке. Поплевал маленько – и все. А Петрушка?

      – Нормально, – отец вертит мамино лицо из стороны в сторону. – Нормально. Ставим лагерь.

      – Помочь?

      – Сам справлюсь. – И хочет взять маму на руки.

      – Пусти, я пойду!

      – Ну, давай. Осторожненько. Испугалась?

      Мама молча кивает.

      – Эй, а ну-ка – не дрожи так.

      Отец находит свой рюкзак, вытаскивает одежду – для себя и для мамы, шерстяные штаны и тельник:

      – На-ка, переоденься. Пока палатки ставим.

      Мамины вещи промокли. Отец мог бы взять вещи у Людки, но хочет видеть маму в своем. Она уходит за кусты и пытается приладить на себя смену. Все ужасно большое. Как и отец. Штаны спадают. К счастью, в кармане находится веревочка, и мама подвязывает ее у пояса, закатывает штанины и рукава. Вырез тельника слишком велик и открывает слишком много. Мама зажимает его спереди в горсть и в таком виде появляется у костра. Все на нее оборачиваются. Кто-то присвистывает.

      – Ну и декольте, Петрушка! Ты неотразима! Сплошной соблазн. – Мама не понимает, шутит Людка или говорит всерьез.

      – На-ка, выпей! – Ей протягивают чашку с горячим.

      Маме приходится наклониться вперед, она забывается и протягивает руку. Тельник предательски обвисает. Мама в ужасе прихватывает его и прижимает к груди. Чай разлетается обжигающими брызгами, чашка падает на землю.

      Людка хохочет:

      – Ну, ты даешь, Петрушка! Прям французское кино. Мужики сейчас спортом побегут заниматься!

      Отец цыкает на Людку и говорит, обращаясь к маме:

      – Сиди, подам. И сырое повесь на веревку. С ночевкой – рокировка. Ваша с Людкой палатка промокла. Людка пойдет спать к ребятам, а ты – сюда.

      Мама думает, что веревка у костра общая, и как же она повесит здесь лифчик. Ведь все увидят. Трусы – ладно. А вот лифчик…

      Людка ухмыляется:

      – Считаешь добычу законной, командир?

      – Молчи у меня.

      – Волчище ты серый!

      – Завидно?

      – Еще чего! Я Ваньку греть пойду. Он тоже тонул, а ему – ноль внимания.

      – Вот и сходи.

      Людка уходит. На прощанье она делает маме какие-то знаки, но мама думает только про лифчик: как она повесит его на веревку у костра. А если на елку, за палаткой, он же к утру не высохнет. Лифчика не было в списке снаряжения. И она не взяла сменный. Она забыла, что все в рюкзаке промокло.

      – Иди, укладывайся, Петрушка.

      Мама послушно бредет к указанной палатке. И только заползая в спальник, понимает, что это – палатка отца. Она сворачивается в клубок и начинает дрожать – от пережитого напряжения и того, что надвигается. И так, не в силах унять дрожь, погружается в полудрему. Скоро голоса у костра смолкают, и отец оказывается рядом. Он крепко обхватывает ее поперек живота, прижимает к себе и спрашивает:

      – Ну, что ты, девочка? Ведь все в порядке? Правда?

      Маме