Влюбленный пленник. Жан Жене

снял с плеча мушкетон и поставил его прикладом вниз к тем, что уже стояли на траве. Под усами блестели зубы.

      Я писал это в феврале 1984, то есть, через четырнадцать лет после песен на холме. Я никогда ничего не записывал на дорогах, на базах, где-нибудь еще. Я пишу о событии, потому что был его свидетелем, и потому, что оно так сильно подействовало на меня и надолго оставило след: думаю, вся моя жизнь выткана такими и еще более важными событиями.

      – А почему не прямо сейчас?

      – Ты же знаешь, у нас нет тюрьмы.

      – Есть прицепной тюремный вагон.

      – Но мы должны действовать по плану.

      – И что?

      – Они мне ответили, солнце уже встало, утреннюю молитву спели, они мне сказали: а ты что делал тайком с Хусейном и Голдой[18]…

      – И что?

      – А я им опять про тюрьму.

      – А они?

      – Они мне сказали, что пели про свой холм, он называется Невеста.

      Он помолчал, еле заметно улыбаясь, и робко спросил:

      – Правда, красивая песня?

      И посмотрев на его руку, его сильную ладонь, я, кажется, понял величие его песни и его души.

      – Может, там были незнакомые тебе слова? Я в песне перечислял названия европейских городов, где у нас были акции, я рассказывал про них. Ты ведь слышал, как я в разных тональностях пел про Мюнхен?

      – Ты описывал город?

      – Да, каждую улицу.

      – Ты был в Мюнхене?

      – Я так много про него пел, так что… в общем, да.

      Еще он сказал мне, по-прежнему улыбаясь, как себе представляет искусство пения, и уже серьезно добавил:

      – Нам очень мешал ручей.

      – Почему?

      – Как только он заговорил, то уже не давал сказать никому другому.

      Значит, и он услышал этот голос, а мне-то казалось, он такой тихий, потаенный, и никакое ухо, кроме моего, распознать его не может.

      Но если и чужие органы восприятия способны улавливать то, что, как я думал, доступно мне одному, значит, нет у меня никакой тайной жизни?

      Однажды вечером – это был тот вечер, когда фидаины отдыхают после целого дня трудов: снабжение, охрана базы, штаба, платформ для тяжелой артиллерии, контроль телефонной и радиосвязи, все то, что имеет отношение к безопасности палестинцев, я уже не говорю о постоянной боевой готовности, ведь от иорданских деревень исходит опасность – однажды вечером Халеб Абу Халеб спросил меня, как сражаются Черные Пантеры.

      Мой рассказ был неторопливым из-за скудости словарного запаса арабского языка. Партизанская война в городах его удивила.

      – Зачем они это делают, разве у них в Америке нет гор?

      Возможно, потому что движению Черных Пантер не хватало глубины и основательности, оно распространилось среди черных и молодых белых, воодушевленных мужеством рядовых членов и командиров и новой протестной символикой. Символика: «афрошевелюра», железный гребень, все это имелось и у других представителей «черных»

18

Голда Меир – израильский политический и государственный деятель, 5-й премьер-министр Израиля. (Прим. ред.)