Вторник, №11 (30), август 2021. Игорь Михайлов

и вокруг,

      и, словно в ранах ножевых,

      кипит, и чертит – круг.

      И вновь на круг ложится путь,

      исход ему – дыра,

      и тают в ней, и в ней живут

      и завтра, и вчера.

      И чёрная дыра времён

      жжёт белый свет из тьмы,

      пока сегодня светит он,

      есть – мы.

      Но в сущем огненном клубке

      едино всё и вся,

      и в знаках рока на руке

      круги миров свистят.

      Я руки подношу к лицу,

      и свист меня слепит:

      круги в глазах, по ним к венцу

      терновому – следы.

      Едино всё: следы, шаги

      безмерный тянут ряд.

      Сквозь пыль бьёт свет из-под ноги,

      и времена – горят.

      Они свободны лишь тогда,

      покуда по земле

      идут горящие дотла.

      Проложен путь и мне.

      *

      Очерчен круг, начертан путь,

      исходный звук зовёт:

      вновь Слово обретает суть

      всего, над чем встаёт.

      Явь-III

      Горела мёртвая вода

      в час пик – в раскольный час,

      и пропадом я пропадал

      в последний самый раз.

      Проклятьем шагу моему

      плевок хлестал вослед,

      (и это было наяву

      со мною, не во сне…).

      Махнув рукою на себя,

      я песнь мою вспугнул,

      глухому отдала земля

      в костях рождённый гул.

      Я забывал отца и мать,

      черта валила с ног,

      я проклят был – их забывать,

      я их забыть не мог.

      И, словом глухоту поправ,

      дорогой тяжких снов

      увёл меня сквозь память в пра-

      прапамять – вечный зов.

      Воспряли разом голоса

      неведомых людей,

      во всеобъемлющих глазах

      себя – я разглядел.

      И в ужасе немом застыл

      разворошённый жар,

      толкал меня обратно стыд,

      но свет меня держал.

      *

      Из точки вышли все пути,

      а в точку по судьбе

      нам суждено один пройти

      путь: от себя – к себе.

      Явь-IV

      Полярная болит звезда

      над русскою стезёй,

      Верховный свет её всегда

      был преломлён слезой.

      Мы в смутных, знобких временах

      по ней сверяли шаг,

      под нею вызрела вина,

      и рушилась душа.

      Всё – до предела. Ну а там,

      к суровой правде строг,

      свет в наши души западал,

      как стержень, как итог.

      Пусть что-то – шелест или свист? —

      шло изнутри, извне,

      отныне в сумраке не вис

      наш путь, а с ним – и след.

      Ничто не происходит вдруг

      на почве болевой,

      нам вечно двигать этот круг,

      незримый, огневой.

      Тем шире он, чем боль больней,

      и, звёздам в унисон,

      вглубь нераспаханных полей

      родимую