После. Анна Тодд

притворяться спящей, чем вести неприятный разговор, который нам предстоит. Я пытаюсь не обращать внимания на легкое постукивание костяшками по кровати Стеф до тех пор, как срабатывает мой будильник.

      – Собираешься куда-то? – спрашивает он, и я закатываю глаза, хотя он меня и не видит.

      – Нет, просто решила двадцать минут поспать, – отвечаю я и сажусь.

      – Ты поставила будильник, чтобы проснуться через двадцать минут? – иронически уточняет он.

      – Да, именно. А тебе какое дело?

      Я аккуратно раскладываю учебники согласно расписанию предметов и подписываю все тетради.

      – У тебя навязчивое состояние, что ли?

      – Нет, Хардин. Не все сумасшедшие, кому нравится порядок. В пунктуальности нет ничего плохого, – отрезаю я.

      Конечно, он смеется. Я отворачиваюсь от него, но краем глаза замечаю, как он приподнимается с кровати.

      Пожалуйста, не подходи ко мне! Пожалуйста, не подходи!

      Он нависает надо мной и смотрит на то, чем я занимаюсь. Потом хватает тетрадь по литературе, рассматривая ее с преувеличенным вниманием со всех сторон, как музейный экспонат. Я пытаюсь отнять конспекты, но он – вот назойливый придурок! – поднимает их над своей головой, и я стою и тщетно тянусь за ними. Затем бросает бумажки вверх, и они в беспорядке рассыпаются по полу.

      – Немедленно собери! – требую я.

      Он, ухмыляясь и приговаривая «конечно-конечно», хватает лекции по социологии и делает с ними то же самое. Я вскакиваю, чтобы собрать их прежде, чем он на них наступит, но это его только забавляет.

      – Хардин, хватит! – кричу я, но он расправляется со следующей тетрадкой.

      В ярости я отталкиваю его от своей кровати.

      – Хочешь сказать, кто не любит порядок, тот ни к чему не способен? – спрашивает он со смехом.

      Почему обязательно надо мной смеяться?!

      – Нет! – кричу я и толкаю его снова. Он делает шаг ко мне и, схватив за запястье, отталкивает к стене.

      Его лицо – всего в нескольких сантиметрах от меня, и я чувствую, как тяжело он дышит. Хочу крикнуть, чтобы он от меня отстал, чтобы ушел, хочу заставить его собрать мои записи. Я хочу дать пощечину, заставить его убраться. Но не могу. Я замираю у стены, загипнотизированная огнем, горящим в его зеленых глазах.

      – Хардин, пожалуйста!

      Единственные слова, которые я могу сказать. Они слишком мягкие. Я не уверена, прошу ли его уйти или поцеловать меня. Никак не могу унять дыхание, чувствую его возбуждение, его грудь движется мощными толчками. Секунды растягиваются в часы. Наконец, он убирает одну руку, но вторая рука такая большая, что удерживает оба мои запястья. Мгновение мне кажется, что он меня ударит. Но его рука движется к моей щеке, и он нежно заправляет мои волосы за ухо. Чувствую его пульс, когда он приближает губы к моим, и в моей груди полыхает пожар.

      Это ощущение, по которому я так тосковала. Я хотела бы чувствовать этот пожар вечно.

      Заставляю себя не думать ни о том, почему я вновь его целую, ни о тех гадостях, что он