ЛитРес: чтец
Все книги издательства ЛитРес: чтецПровинциалка
Комедия «Провинциалка» принадлежит к числу тех немногих драматических произведений Тургенева, которые, войдя в репертуар русских театров в самом начале пятидесятых годов XIX в., продолжают жить на столичной и провинциальной сцене до наших дней. Определяя на основании предшествующего изучения театра Тургенева место «Провинциалки» в ряду других его «сцен и комедий», автор первой советской истории русского театра, С. С. Данилов, пишет, что вместе с «Где тонко, там и рвется» и «Вечером в Сорренте» «Провинциалка» особенно выразительно характеризует новаторские тенденции Тургенева «порвать с внешней занимательностью ходульного водевильного репертуара, противопоставив ему комедийную пьесу, бессюжетную, интимно-психологическую, полную внутреннего движения, скрытого за недомолвками и полунамеками».
Жолтиков
«Протас Жолтиков человек был сердитый. Его понурое лицо с ввалившимися щеками и глазами, сердито и настойчиво устремленными на вас, носило на себе вечные следы желчного раздражения. Говорил он самые любезные вещи с видом крайнего недовольства и, объясняясь вам в своей дружбе, метал на вас самые враждебные взоры…»
Дача Большого озера
«Всю дорогу от вокзала до Бурунчей Оссовский находился в состоянии крайнего угнетения. Знакомые когда-то места, покинутые несколько лет тому назад и теперь снова развертывавшие перед ним свой грустный пейзаж, сильно изменились за это время, застроились, раскинули к реке и лесу новые улицы, еще полные щеп и кирпичей от наскоро возведенных построек. Здесь, так же как и в его постаревшей, истрепанной душе, хозяйничало время, тщательно разрушая мелкие, милые подробности прошлого – старые домики, нелепо выкрашенные заборы, покосившийся фонарь – все, что сразу охватывает человека трепетом забытых волнений, нежностью к прошедшему и безнадежным, мучительным желанием помолодеть на несколько лет…»
Генка и первый «А»
«– Дальше так не может продолжаться, – грозно сказала Инна Павловна и стукнула указкой по классному журналу. Указка щёлкнула, словно хлыст дрессировщика. – Казаков, встань, когда о тебе говорят! Я обращаюсь к нашему классному активу: до каких пор мы будем позволять Казакову срывать уроки?! – Он больше не будет, – сказал с задней парты Владик Сазонов. – Сазонова не спрашивают, – отрезала Инна Павловна…»
Планшет
«В конце сентября мне пришлось лететь и Ханты-Мансийска в Тюмень. По пути наш маленький Ан-2 должен был сделать посадку в Тобольске. Через два часа я увидел, как под крылом медленно разворачивается и растет город с башнями белого кремля на высоком берегу Иртыша. Волны на реке с высоты казались неподвижными…»
Прачка
«Студент Алексей Барсуков ехал из Москвы на каникулы. В Свердловске он решил остановиться на день, чтобы повидать школьного товарища. Алексею не повезло, он не застал товарища в городе. Поезд уходил ночью. Не зная, как провести остаток дня, Алексей бродил по знойным, полным трамвайного грохота улицам, пока не оказался перед зданием картинной галереи. Он вошел…»
Табакерка из бухты Порт-Джексон
«– Нет ли у тебя спичек? – Это были первые слова, которые я услышал от своего друга – инженера Виктора Кравцова, когда мы встретились в рыбачьем поселке в Крыму. Получив коробок, он вынул трубку и принялся набивать ее из плоской табакерки. – Как это понимать? – спросил я. – А твой излюбленный «Беломор»? – От папирос бывает рак легких, – авторитетно заявил Виктор. – Кроме того, надо же использовать по назначению эту вещь. – Он щелкнул крышкой табакерки и добавил: – Штука эта необыкновенная…»
Письмо Северной Королевы
«– Слушай, а может быть, она забыла твой новый адрес, – попытался утешить Олега товарищ. – Могла бы домой написать. Оттуда переслали бы. Двадцать дней писем нет. – Значит, самолёты не идут…»
Надпись на брандмауэре
«Никто, кроме Лёньки, не называл его морским волком. Был он высок, сутуловат, носил длинный вязаный жилет и курил не короткую трубку-носогрейку, а обычные сигареты „Прима“. Только выцветшая чёрная фуражка с якорем говорила о капитанском звании…»
Крепость в переулке
«Целый день и целую ночь падали хлопья снега. Крыши домов стали одинаково белыми, как листы в новой тетрадке для рисования. На карнизах лежали пушистые воротники. Тополя согнули ветки под снежным грузом. На столбиках палисадников, на покинутых скворечниках, на водопроводной колонке с длинным рычагом выросли высокие заячьи папахи. Даже маленькие фарфоровые изоляторы, которые жили высоко на телеграфных столбах, красовались в белых шапочках…»