Со старинной полки
Скачать книги из серии Со старинной полкиГраф Брюс
«О графе Брюсе кто не слышал – «сии птенцы гнезда Петрова… И Брюс, и Боур, и Репнин», но никто и ничего не знает по-настоящему о графе. Не знаю и я. Только неведомая фигура его, дышащая холодным сумраком, и самое имя, с его странной живучестью, подымало во мне с детства невнятный страх…»
Москва царей
«…При царе Алексее Михайловиче особенно славился печением ржаного хлеба и пенными квасами монастырь Антония Синайского под Холмогорами. Со всей простодушной наивностью посылали своим государям на Москву квашеную капусту, ржаной хлебушко да пенничек Коломна и Можайск, Устье Борисоглебское и Никола Угрешский, и Звенигород… А на Благовещение патриархом совершался чин преломления хлебов…»
Боярыня Морозова
«…Боярыня Морозова и княгиня Урусова – раскольницы. Они приняли все мучительства за одно то, что крестились тем двуперстием, каким крестился до них Филипп Московский, и преподобный Корнилий, игумен Печерский, и Сергий Радонежский, и великая четверица святителей московских. Во времена Никона и Сергий Радонежский, и все сонмы святых, до Никона в русской земле просиявшие, тоже оказались внезапно той же старой двуперстной «веры невежд», как вера Морозовой и Урусовой. Это надо понять прежде всего, чтобы понять что-нибудь в образе боярыни Морозовой…»
Петр-хирург
«…Непостижимые молнии бороздят лик Петров, и немеет, замирает человек в столкновении, в сверкании грозы, уже не зная, где божественные, где демонические черты. Ужас лика Петра – ужас грозы, когда порывы света мешаются с порывами тьмы, сражение света и тьмы… Недавно я перечел очерк Шубинского, темно испугавший меня еще в детстве…»
Азовское сидение
«…Казацкая грамота «Роспись об Азовском осадном сидении донских казаков», привезенная на Москву царю Михаилу Федоровичу азовским атаманом Наумом Васильевым, это трехсотлетнее казацкое письмо, по совершенной простоте и силе едва ли не равное «Слову о полку Игореве», – страшно, с потрясающей живостью, приближает к нам ту Россию воли, крови и долга, какой мы разучились внимать. Торопливо, хотя бы кусками, я постараюсь пересказать это казачье письмо…»
Московские розы
«…Москва – увядшая роза, и нам остался от нее один нежный запах, церковный запах воска и ладана… Не Петербург, вопреки пророчествам, а Москва стала призраком. В том, что творится теперь в России, куда больше черт Петербурга, чем Москвы. Еще с легкой руки Достоевского Петербург объявлен умышленным городом, а теперь вся Россия – либо вымысел, либо умысел. Фантастический и чудовищный оборотень Петербурга – вот теперешняя русская явь, а многозвенная Москва как будто рассеялась призраком…»
Князь Пожарский
«…Князь Дмитрий Михайлович Пожарский, освободитель Москвы, – одна из основных фигур победы над Смутой. Но фигура недостаточно ясная. Мы знаем, как он с Мининым, с нижегородским ополчением освободил Москву. Но мы мало знаем, как создавалась, складывалась натура князя Дмитрия Михайловича в самом мареве Смуты. А именно в том, как складывались русские души в Смуте, можно, пожалуй, искать соответствия с нашими временами…»
Мережковский
«…С самого начала своего пути Мережковский словно принял на себя обет богопознания: как будто никогда не переживал медового, жадного, свадебного месяца художества, поры немыслящего образа, радости образа ради самого образа. Он никогда не живописал землю и человека – всегда мыслил о них…»
Настоящий литератор
«…Едва ли могу, едва решусь сказать о нем даже самые обычные слова. Я думаю, что Ходасевич был настоящим литератором. Это два очень простых слова. Но в наши времена, и у нас, в эмиграции, я думаю, один Ходасевич был настоящим литератором. Все его жизненное существо было полно одной литературой. Одна она вмещала для него всю жизнь и все человеческое, что есть на свете. Я думаю, что проходила по Ходасевичу таинственная преемственная цепь пушкинской русской литературы…»
Лесков
«…Нелюбимый, затравленный, жалящий, невыносимо-одинокий Лесков острым углом врезается в свою эпоху, уже сошедшую в туманность, и теперь кажется, что именно Лесков был единственно отлитой формой, утверждением и очерченной до конца фигурой той эпохи, когда все в России теряло формы, смешивало очертания, исходило отрицательством и опростительством, сдвигаясь в хаос чувств и дел, чтобы померкнуть на наших глазах Россией-сумбуром. Как будто один Лесков противостоит надвигающейся мгле…»