Боги молчат. Записки советского военного корреспондента. Михаил Соловьев (Голубовский)

Марк Тимофеевич Суров».

      На лице женщины появилась улыбка, ее позабавило, что этот малец назвал себя по имени и отчеству. Но улыбка была мгновенной, сразу же и исчезла.

      «Постой, да ведь ты из тех. У нас двое Суровых, и оба Тимофеевичи», сказала она.

      В длинном коридоре женщина открыла одну дверь. В свете керосиновой лампы, у круглого стола, сидел Корней. Он читал книгу. Свет с трудом достигал двери, и Корней не мог сразу рассмотреть, кто вошел.

      «Кто?», – спросил он, щуря глаза.

      «Это я, Марк».

      Голос Марка дрожал, ему хотелось расплакаться.

      Корней оказался рядом, сжал его плечи ладонями, толкал ближе к свету.

      «Не трогай меня, у меня вошей дюже много», – сказал ему Марк.

      Дальний угол комнаты тонул во тьме. Видна была койка и на ней смутные очертания человека. Корней проследил за взглядом Марка и лицо его потемнело.

      «Тарас это. Нехорошо Тарасу», – тихо сказал он.

      Из темного угла донесся совсем слабый, еле слышный голос:

      «Невжель Марк? Или мне приснилось?»

      Марк стоял и не знал, что сказать. Теперь он видел лицо Тараса – бледное, худое, покрытое испариной. На том месте, где следует быть ногам, пусто. Это было так страшно, что Марк впился ногтями в ладонь Корнея, дрожал.

      «Тетка Вера жива ли?» – шелестело с кровати.

      «Живая, здоровая…», – еле слышно шептал Марк, не в силах оторвать глаз от того места, где должны быть ноги Тараса, но где одеяло плотно прилегало к кровати.

      «А отец? Надо поехать в степь, коня поискать».

      Марк судорожно держался за Корнея.

      «Что это он? Что он говорит?» – шептал он.

      «Тарас опять в беспамятстве», – угрюмо, трудно ответил Корней.

      Через четверть часа Марк подвергся ожесточенному нападению. Курчавый санитар повел его вниз, где уже ждала лазаретная сестра, похожая на монахиню. В подвале стоял чан с горячей водой. Санитар заставил Марка раздеться и влезть в чан. Было стыдно, но он подчинился. Пришел Корней, он сильно хромал.

      «У вашего брата одни кости да кожа остались, в чем только душу донес!» – сказала лазаретная сестра Корнею, и непонятно было, почему в ее голосе столько укора и к кому он относится.

      «Ничего», – сказал Корней, подбадривая Марка взглядом. – «У нас, у Суровых, душа к телу двойным швом пришита, легко не отрывается».

      Санитар яростно тер его мочалкой. Мыла не было, его заменяла какая-то зеленая полужидкая масса, которую он не жалел. Не жалел он и сил, словно решил сорвать с Марка кожу. А Марк был во власти только что виденного там, наверху: Тарас без ног. Это очень страшно. Тарас умрет. Так сказал Корней.

      Санитар закончил свое дело, и женщина вытерла Марка полотенцем. Почему она плакала, Марк не знал, но думал, что и она Тараса жалеет. Ему самому хотелось плакать, но держался. Санитар куда-то сбегал, принес одежду. «Тарасова», – сказал он.

      «А как же Тарас?», – хотел спросить Марк и не спросил. Перед его глазами – плоское одеяло на кровати. Там, где должны быть ноги, совсем плоское одеяло.

      Марк