Мир Гаора. Начало. 1 книга. Татьяна Николаевна Зубачева

свой ребёнок, и Жук гордо хвастается своим племянником. Сын дочери-бастарда – племянник законного сына?! Всё шиворот-навыворот!

      – Понимаешь, то я был самым младшим, а теперь, – радуется Жук, – теперь я дядя! Представляешь?!

      – Да не трещи ты, – смеётся Сажен, высокий и очень похожий на отца Жука, парень лет двадцати с небольшим в форме спасателя. – Ты ж ему продыху не даёшь.

      Это бастард так разговаривает с законным?! Ну, понятно, почему Жук такой. А чудеса продолжаются.

      – Не тушуйся, парень, – одобряюще улыбается ему старик, которого все называют дедушкой, и который тоже оказывается бастардом, а отцу Жука приходится дядей.

      Но после смерти отца бастард свободен. Или и здесь клятва? Спросить он не успевает, потому что его сажают за общий стол, рядом с Жуком и начинается шумный весёлый и немного бестолковый не то обед, не то второй завтрак. И женщины сидят тут же, и все на равных.

      – Ешьте, ребята, – наперебой подкладывают им на тарелки мать и тётя, Сай и Силни.

      – Давайте, давайте, – кивает дедушка, – голоднее курсанта только курсант в отпуске.

      – Точно, дед! – хохочет Сажен.

      Отец Жука поправляет очки, в такой же оправе, но стекла заметно толще, чем у Жука, и расспрашивает его об училищной библиотеке. Общий ли доступ, или у разных отделений разные фонды. И у него вырывается:

      – Мне Жук с офицерского таскает.

      – Жук? – удивляется мать Стига, подкладывая ему запеканки.

      – Это меня так прозвали, – объясняет Жук. – Гаор придумал.

      – А почему? – спрашивают в один голос Сай и Силни.

      И он, густо покраснев: к нему так отнеслись, а он… но всё же объясняет:

      – Из-за очков. Они, как глаза у стрекозы, когда он в подшлемнике.

      – А что? – смеётся Сажен, – похоже.

      Все смеются, и он переводит дыхание. Кажется, обошлось…

      …И Кервин такой же. Чистокровный, не желающий заноситься перед полукровкой. Или это норма, а Юрденалы – выродки? Жаль, угораздило родиться у Юрденала, и теперь ничего не изменишь. Надо думать о рабах, а не хочется. В ту декаду, и ещё декаду перед выпускным курсом, он, считай, каждый день приходил к Жуку, переодевался в штатское, благо они с Жуком одного роста, чтобы дед мог их свободно провести в Центральный Музей, где работал реставратором. Или отец Жука водил их на концерт, в театр, да, перед выпускным отец разрешил ему приходить после десяти вечера, и он смог попасть в театр. Или сидели в комнате Жука, смотрели книги, Силни хорошо играла на гитаре, и они пела. Когда приходил Сажен, пели втроём. Жуку обычно велели молчать и не портить песню. Однажды Сай принесла своего малыша, и он, да, впервые увидел так близко младенца, а его и Жука учили пеленать и нянчить.

      – Всё в жизни пригодится, – смеялась мать Жука.

      И был как-то разговор с дедом. Ему всё-таки хотелось узнать и понять, как так получилось.

      – Все люди разные, и семьи разные, – улыбнулся дед. – Дело прошлое.

      – Вы дали клятву? – не выдержал он.

      – Зачем? – удивился дед. –