Апокалипсис Всадника. Никита Рязанцев

указывает на массивные двустворчатые врата, коими замыкается барская усадьба титулованной государевой болонки. Семейство этих пустобрехов живет на Рублевке с незапамятных времен, передавая по наследству от отца к сыну высокое общественное положение, всенародную любовь и золотую миску с серебряной конурой. Вся страна восхищается Мигалковыми за два их главных отличительных свойства: способность ярко проявить себя в сфере искусств и за собачью преданность действующей государственной власти. Если в России правит православный царь-батюшка, дед-Мигалков служит государю верой и правдой. Если к власти приходят богоборцы-большевики, Мигалков-папа воспевает в гимнах тоталитарный режим и губителя миллионов жизней. Если наступает полная демократия, и олигархи со спецслужбами сажают на трон какого-нибудь карликового доберман-пинкертона, Мигалков-сынуля признается в беззаветной любви к новому «национальному лидеру». А в это время папаня в третий раз за свою долгую подхалимскую жизнь переправляет государственный гимн в соответствии с новыми веяниями.

      Не важно, кто правит страной: монархисты, коммунисты, фашисты, онанисты, дебилы, преступники. Да даже если к власти вдруг придет мой друг Онже, Мигалковы будут первыми, кто выстроится в очередь у его кабинета с высунутыми языками в поисках свежей политической жопы. Ну и, конечно, с новым вариантом старой песни о главном: «По веее-чным завеее-там товааа-рища Он-же».

      Мы останавливаемся перед автоматическими воротами, с которых кричит на нас грозная надпись капслоком: «СТОП! ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК!» Из кирпичного строения, обвешанного телекамерами как репей колючками, выходит рослый охранник. С недоверием покосившись на нашу «волгу» и придирчиво глянув на бумагу с допуском, он нажимает кнопку дистанционного пульта.

      – Вот сюда, родной, никто посторонний близко не подкатит. Местной охране по барабану, какая у тебя машина и кем ты себя назовешь. Есть пропуск – проезжаешь, нет – тусуешься. А будешь буровить, силой прорываться, так тебя пропустят, но на обратном пути отряд СОБРа накроет. Я эту тачку у одного типа купил, который кой-кому из местных по работе помогает в некоторых щекотливых вопросах, понимаешь? Он мне пропуск по наследству подогнал, а так мы бы вообще хрен сюда сунулись! Чурбанов – и тех как скот в кузовах перевозят, и выйти они из поселка уже не могут, пока их хозяева тем же макаром назад их не вывезут.

      Разведочным катером в чужой акватории наша волга пробирается по фарватеру главной улочки поселения. Словно перископы подводных лодок или глаза кальмаров-мутантов, камеры слежения – микроскопические и огромные, спрятанные и напоказ – неприветливо поглядывают на нас из-за каждой изгороди.

      – Здесь на одни заборчики минимум по поллимона баксов уходит! – заявляет Онже с пафосом жителя провинциального культурного центра, нахваливающего достопримечательности любимого города.

      Я не нахожусь что ответить. То, что я вижу за этими заборами, повергает меня