Путешествия за грань. Лада Александровна Белановская

улицу по-старому. Ближний к нам мост через Канаву, пыльный городской садик и большая улица, ведущая в центр города, как и в прежние времена, всё ещё назывались Губернаторскими. Самые большие и красивые городские бани продолжали называть Черновскими, а не как было написано кривоватыми буквами на новой вывеске, кое-как приделанной над входом поверх красивых букв старого названия. Я совсем недавно освоила грамоту и находилась в периоде острого интереса ко всему написанному крупным печатным шрифтом. На новой вывеске значилось, что это «Санитарно-пропускной пункт №1 Городского банно-прачечного треста». Старинная кондитерская на центральной улице обычно именовалась «Шарлау», или, если точнее, «У Шарлау». Никто не называл это чудесное место «Кооператив №4 Горторга», как значилось на вывеске. Я теребила взрослых, спрашивала, почему так, но не получала ответа. Они только целовали меня и отшучивались. А дедушка говорил ещё что-то о «многих знаниях, умножающих беды». Все смеялись, а я немного дулась на них.

      Бабушка навещала своих пациенток в любое время года и в любую погоду, мне же удавалось поехать с ней далеко не всегда, а только вечерами ранней осени или весной, когда страшный астраханский зной отступал или ещё не полностью набирал свою силу. Возвращаясь из дома пациентки, мы выходили на угол, где обычно в ожидании стояли извозчики. Подойдя к одному из них, бабушка говорила заветное: «На Тихомировскую!» – и мы ехали, уже не спеша, под розовым закатным небом, через весь город. По улицам и через дороги сновали горожане, гуляющие или спешащие по своим вечерним делам.

      Наша пролётка раскачивалась на рессорах, преодолевая ухабы и выбоины старой мостовой. От этого глубокого качания было немного страшно, моя душа замирала от радости, и хотелось в такт качке подпрыгивать и взлетать ещё выше, до самого неба. Бабушка посмеивалась, но её руки крепко держали меня сзади и не давали вырваться и взлететь.

                                                  * * *

      В то время, в конце двадцатых годов, я была совсем мала, мне ещё предстояло вырасти и открыть для себя мир вокруг. Самой освоенной для меня областью мира был бабушкин дом и двор, его обитатели и те наши знакомые, кто часто к нам приходил.

      Собственно, наше довольно просторное жилище было не отдельным домом, а половиной большого деревянного дома, длинным фасадом с высокими арочными окнами, смотревшим на Тихомировскую улицу. Дом был разделён на две половины каменной стеной-брандмауэром, и каждая его половина имела своё отдельное парадное с двустворчатыми входными дверьми. Двери были массивные, с красивыми медными ручками. Наша ручка всегда сияла, она была предметом особой заботы нашей домоправительницы Мани. Выше, на полотнище двери, недоступная для моих глаз, висела красивая медная табличка. Будучи поднятой на нужную высоту, я любила гладить пальцем завитки ещё непонятных для меня букв. Мама мне читала:

      ⠀

                                            Акушерка