Эффект присутствия. Михаил Макаров

посвящённую десятилетию окончания универа. Теперь после снятия дисциплинарных взысканий можно было надеяться на присвоение «майора».

      «Если снова в какой-нибудь блудняк не впишусь», – поёжился Маштаков.

      Майорский чин, скорее всего, будет потолком; повышение по должности, с учетом репутации «запойного», ему не светит. До минимальной выслуги почти пять лет.

      «Не доживу».

      – А почему он – Зингер? – забираясь в кабину, продолжил расспросы Юра.

      – Хоккеист такой, Юрец, был знаменитый. Зингер Виктор Александрович. Вратарь в московском «Спартаке». Чемпион мира, Европы и Олимпийских игр. Слышал?

      – Краем уха.

      – Он в конце шестидесятых, потом в семидесятых гремел. Ты ещё не родился.

      – Чёй-то? – обиделся Юра, – Я семьдесят пятого года выпуска.

      – Ну значит, на бой не сгодился. Маленький был. Тогда советский хоккей с шайбой был – ого-го-го! Все смотрели, все болели, многие сами шайбу гоняли, в каждом дворе – своя «коробочка». Ну вот и Митрохин играл по молодости. Сначала за микрорайон, потом – за заводской «Вымпел». Тоже на воротах стоял. Отсюда – Зингер.

      – А-а-а, – протянул водитель с некоторым разочарованием, – а я думал – со швейной машинкой связано. У бабульки моей машинка такая есть, старая, дореволюционная. Тоже – «Зингер».

      Юра помолчал минуту, а потом новый вопрос задал:

      – Товарищ капитан, как считаете, у меня есть шансы к вам, в розыск перевестись?

      – Разве Палыч на пенсию собрался?

      – Да нет, – Юра заерзал. – Я не водилой. Я хочу опером, как вы. Чего мне до пенсии баранку крутить? Я баранку могу и на гражданке крутить вполне.

      – Подойди к Борзову Сан Санычу, поговори с ним, он начальник. – Миха представил гиперхолерика Юру розыскником и улыбнулся.

      «Опер по кличке Бешеный».

      – А вы со мной не сходите к Борзову?

      – Кабинет его, что ли, не найдешь один?

      – Да нет… просто, если вы слово замолвите, меня точно возьмут. Вас народ уважает.

      13

      31 декабря 1999 года. Пятница.

      12.00 час. – 13.00 час.

      В первом же перекуре, лишь только народ потянулся из-за стола в коридор, главный редактор увлек Голянкину в свой кабинет.

      – Никуш, год уходит, раскрой завесу тайны. Что с тобой, дорогуша, случилось?

      Эдуард Миронович присел на край стола, нашарил позади себя сигареты и зажигалку. Голянкина приняла из протянутой ей пачки тонкую сигарету, – шеф никогда всерьез не курил, баловался дамскими лёгкими.

      Вероника слегка покачивалась в такт доносившейся музыке, на её впалых щеках, оживляя, тлел неяркий румянец от выпитого шампанского. Сегодня в редакции «Уездного обозрения», как и во всей стране, был короткий день и служебный корпоративчик.

      Эдуард Миронович, главный редактор газеты и ее единственный учредитель, пальцем коснулся отвислой щеки, укололся об успевшую отрасти щетинку.

      Отвлекся на бытовую, не связанную с разговором мыслишку: «Вернусь домой, надо побриться обязательно».

      – Чего