Тысячу раз умереть. Михаил Дабар

здесь Ленин с большевиками в октябре 1917 начали разжигать пламя мировой революции. В результате их недолгого, по меркам мировой истории конечно же, правления мы получили пятнадцать независимых государств, кучу нерешенных геополитических вопросов и микрорайон Кудрово, где я сейчас и пишу эти строки. Кстати, сегодня, в начале лета, здесь довольно тепло.

      Происхождение моей фамилии и имени довольно интересная история. Начну с фамилии. Дело в том, что по национальности я алтаец и до середины девятнадцатого века у нас вообще не было фамилий. Потом они появились, но не у всех. Однако, после той самой октябрьской революции большевики решили, что нам, алтайцам, обязательно нужны фамилии, иначе все запутаются. Сильно они не заморачивались, поэтому мой дальний предок по имени Темир, по-алтайски «железо», стал Темир Темиров. Эта фамилия, полученная моим предком в начале двадцатого века, и перешла ко мне.

      Теперь по поводу имени. Чтобы вы понимали и не думали, что каждого второго алтайца на свете зовут Эрликом, я вам поясню – это имя действительно редкое. Настолько редкое, что я являюсь единственным мне известным его носителем. По поводу присвоения мне этого имени я слышал две версии. Какая из них правда – не знаю, поэтому расскажу обе.

      Первую мне рассказала мама. Эта прекрасная и добрая женщина очень меня любит, и я благодарен ей за это. Но чрезмерная опека своего отпрыска, пускай и единственного, имеет свойство бесить. Так вот, мама мне рассказывала, что моя фамилия, так же как и мой разрез глаз, достались мне от моего очень нехорошего отца. Как вы понимаете, «очень нехорошего» – это я приукрасил. Мама выражалась намного жестче.

      Мои родители познакомились здесь, в Питере, когда мама приехала учиться в Педагогическом университете. Папа тоже здесь учился, но на курс старше. Его родители работали здесь же преподавателями, мой дед был даже доктором наук. Моего отца зовут Константин Темиров – вполне нормальное сочетание для питерского алтайца. Моя мама, Мария Эдуардовна Адлер, и мой папа полюбили друг друга, а через год, в девяносто девятом, на свет появился я.

      Меня назвали Эрлик. Так написано у меня в паспорте. По версии моей матери, меня назвали в честь ее отца. Это я и принял за данность, хотя очень странно назвать мальчика Эрлик в честь дедушки с именем Эдуард. Кстати, мама меня зовет Эдик. Но в детстве я не особо задавался логической составляющей этого вопроса. Став старше, я исправил эту оплошность, но мама ушла от ответа, а я не стал настаивать.

      Так я и рос, страдая от нападок одноклассников за свой разрез глаз и имя. Если бы я рос где-нибудь в бурятской или калмыцкой школе, то нападок за первое точно бы не было. Но я рос в Челябинске, там азиатов мало. К тому же, все мы с вами знаем детей. Жестокость нашего общества лучше всего отражается в детях. Небольшое отличие от всех остальных делает вас объектом нападок и шуток. Если у ребенка есть лишний вес – он толстожопый, если большие зубы – крыса, очки – ботаник. Я, естественно, был узкоглазым. Да к тому же еще и со странным, как всем казалось, именем.

      Правда в том, что кто-то из детей справляется с этими нападками, а кто-то нет. У меня перед глазами были примеры и тех и других. В третьем классе, когда мы спускались по лестнице в столовую, я шел рядом с мальчиком по имени Армен. Он был не очень худым, армянин, к тому же очень плохо говорил по-русски, потому что его семья совсем недавно переехала в Россию. Сочетание для младших классов, как вы понимаете, провокационное. Нам навстречу поднимались парни из пятого или шестого класса. Для мальчиков девяти лет старшеклассники являются чем-то вроде очень больших авторитетов. Здесь свою роль играет и рост, и вес, и несколько классов разницы. Кто-то из них назвал Армена «толстожопым чуркой». Армен не стал долго думать. Голова старшеклассника тут же оказалась у него под мышкой, и они оба полетели на пол, при этом обидчик оказался внизу. Драку остановили только прибежавшие на крики учителя. Судя по количеству синяков и травм, победителем из противостояния вышел Армен. Побитый старшеклассник обещал взять реванш после школы, но, насколько мне известно, ни одно из его обещаний не сбылось, а Армена больше никто не трогал.

      С другой стороны, уже позже, когда мне было лет четырнадцать, с нами учился мальчик без явных признаков, за которые его можно было бы унижать. Но при этом его все били и обзывали. Возможно, это пошло откуда-то из младших классов, где он носил очки или у него были огромные передние зубы. На самом деле это не важно. Уже позже, закончив школу и устроившись на работу, я узнал, что он покончил с собой, выбросившись из окна. Не знаю, что его на это подвигло, но думаю, унижения в школе сыграли в этом не последнюю роль.

      Справлялся ли с нападками я? И да, и нет. Иногда, когда меня особенно сильно доставали, я вступал в драку. Но чаще бывали случаи, когда я игнорировал моих обидчиков, и им становилось неинтересно меня задирать. Так очень часто бывает с животными в зоопарке, когда особо настырные дети и родители пытаются привлечь их внимание, чтобы они зашевелились. Животные на все эти попытки не реагируют и глупые люди расходятся, не понимая, что в соревновании разума они только что проиграли леопарду. Глупыми казались мне и те, кто меня задирал. Называйте это как хотите: высокомерием или гордостью, мне все равно. Но факт остается фактом – после