Вуайерист, или Марек и прекрасная мельничиха. Зофия Мельник

двор, пристроенный позади теткиного дома, довольно просторный. У дальней стены стоит садовый инвентарь. По левую руку – большие ворота, сейчас запертые на засов, а справа пара чуланов и душевая кабина. Прошлым летом тетушка, послушавшись совета пани Бажены, купила газовую колонку для нагрева воды и наняла в Картузах бригаду рабочих. Трое панов в синих комбинезонах приехали на другой день спозаранку. Сперва в углу двора они установили поместительный бак из нержавейки и газовую колонку для нагрева воды, а после, уже под вечер собрали из крашеных панелей душевую кабину.

      В одном из дощатых чуланов стоят старые ульи и велосипед Марека, а в другом чулане Грася обычно наказывает молоденькую горничную.

      Открыв скрипучую дверь, Грася щелкает выключателем, и под потолком загорается лампочка, висящая на обросшем пылью проводе. Оглянувшись на Чеславу, горничная заходит в чулан. Этот чулан хорошо Чеславе знаком. Посреди на дощатом пыльном полу стоит широкая скамья, сколоченная из гладко отесанных некрашеных досок. На скамье лежит старый диванный валик. Возле скамьи стоит оцинкованное ведро с соленой водой. Из ведра торчат черные, очищенные от листьев, прутья. Чеслава останавливается на пороге, ей становится весело и страшно, у нее замирает сердце, и так с ней случается каждый раз, хотя было бы впору привыкнуть.

      Долговязая Грася стоит, уперев руки в боки и, невесело улыбаясь, поглядывает на горничную. Чеслава вздыхает. Опустив голову, чтобы Грася не заметила улыбку на её губах, панночка подходит к скамье.

      – Ну, сколько можно бить посуду? – спрашивает Грася. – Или ты нарочно взялась меня злить?

      – Нет, я не нарочно, – отвечает Чеслава и слышит, как дрожит её голос. – Простите, пани Грася!

      – Ты всегда так говоришь, а толку нет! Ну, какое красивое было блюдо? С павлинами, с каретой… И вот, на тебе, пожалуйста, бац – и черепки! Да этому блюду, наверное, было лет сто!

      – Простите, пани.

      – Дня не проходит, чтобы я тебя не порола! Вот пожалуюсь, пани Фелиции, пускай тебя рассчитает.

      – Пани Грася, не говорите, не надо! Я так хочу работать в доме пани Фелиции, – умоляет Чеслава. – Я буду стараться! Я ничего больше не разобью!

      – Каждый раз одно и тоже, – ворчит Грася и вытаскивает из ведра длинный и влажно поблескивающий ивовый прут.

      Она пропускает прут через кулак, хлещет им по воздуху и хмуро смотрит на Чеславу.

      – Ну, ты чего ждешь?

      Чеслава сбрасывает с ног туфельки и ложится ничком на скамью. Диванный валик, обтянутый рогожкой, она пристраивает под бедра так, чтобы ягодицы были немного отклячены, приподняты над скамьей, и Грасе было удобнее ее пороть. Обеими руками она задирает подол длинного темного платья, а потом стаскивает с маленьких ягодиц трусики и стягивает их вниз по ляжкам.

       Грася стоит возле скамьи и играет прутом в руке. На белой круглой попке Чеславы она замечает побледневшие следы, оставшиеся от давешней порки.

      – Впредь не смей бить посуду, – говорит Грася сердито. – И не спи на ходу.

      – Пани Грася, я больше