Девочка без имени. Александр Эдуардович Гуйтер

что способно вызывать эмоции, – добавил Тану и допил кофе.

      – Да, – кивнул проповедник, – именно так. И этого нас лишили.

      Айко недоверчиво посмотрела на него и сказала:

      – Странно, что об этом говорите именно вы и ещё более странно то, что вы говорите это нам.

      – Кому это – вам? – спросил проповедник.

      – Совершенно незнакомым людям.

      Проповедник вздохнул, хлебнул кофе и медленно произнёс:

      – Я сегодня почувствовал, что больше не могу так.

      – Ой, – замахала руками Айко, – только прошу, не надо перед нами исповедоваться.

      – Да, лучше не надо, – добавил Тану.

      Проповедник грустно посмотрел на него и хриплым голосом сказал:

      – А кому ещё я могу высказаться, если не тем, кто меня совершенно не знает? Тем более, что вы помните, что такое живопись, скульптура, поэзия. Вы ведь наверняка тоже тоскуете по всему этому, как и я.

      – Нет, – быстро ответила Айко.

      – Вы врёте, – улыбнулся проповедник.

      Айко покраснела и опустила глаза, а проповедник, допив кофе, встал и направился к выходу. Открыв дверь, он обернулся и подмигнул.

      – Прощайте!

      – До свидания, – сказал Тану.

      Когда дверь закрылась, Айко достала из-под стойки бокал, допила и налила ещё.

      – Странный он какой-то.

      – Мне кажется, что его что-то мучает, – сказал Тану, смотря сквозь стекло, как проповедник медленно побрёл по улице.

      – Всех что-то мучает, – хмуро сказала Айко, – а этим церковникам я вообще не доверяю.

      – Как ты думаешь, куда он пошёл, – словно не услышав её, спросил Тану.

      Айко глотнула коньяка и фыркнула:

      – А тебе не всё равно? Мне вот лично абсолютно неинтересно, куда он мог пойти.

      Тану вздохнул. Он вдруг почувствовал странное, необъяснимое родство с проповедником. Тот тоже испытывал тоску, хоть и немного другого толка: он тосковал по прежним временам, а Тану тосковал просто так, но именно чувство беспредельной тоски роднило их друг с другом. Тану захотелось вскочить, побежать следом, спросить, кто он такой и чего хочет, но вместо этого он отвернулся от окна и допил кофе.

      – Ещё хочешь? – спросила Айко.

      – Нет. Мне, наверное, уже пора.

      – Пока.

      – Пока.

      Тану застегнул куртку, накинул на голову капюшон и вышел на улицу.

      Наклонив голову, Тану медленно брёл вдоль мусорной свалки, освещённой жёлтыми фонарями. До дома оставалось совсем немного, как вдруг его привлёк странный звук, доносившийся из-за кучи мусора. Тану остановился и прислушался. Звук был похож то ли на плач, то ли на скулёж.

      «Может, щенок? – подумал Тану. – Бедный! Ему, должно быть, очень холодно и одиноко».

      Тану осторожно заглянул за мусорную кучу и увидел большую картонную коробку, раскисшую от сырости. Плач доносился из неё. Тану присел на корточки, заглянул внутрь и вздрогнул.

      «Ребёнок?»

      – Что ты здесь делаешь?

      Огромные глаза взглянули