Вера… Ника… Вероника. Ирина Николаевна Мальцева

разговор, Костя. Мне пора на работу.

      – Но я не смогу работать!

      – Хорошо. Тогда вот мое решение: я не вернусь к тебе и не собираюсь оставаться у родителей. Придется разменять нашу квартиру. Я не претендую на большую площадь, лишь бы нам с Юлькой хватило. Захочешь нам помогать – я приму это с благодарностью, нет – обиды не будет. Второе, Юлька – твоя дочь, и причин, чтобы вам не общаться, я не вижу. Только просьба: избавь девочку от сцен, свидетельницей одной из которых я стала.

      Краска вновь залила Костино лицо.

      – Пока все, а дальше увидим. Мы слишком долго были вместе, возможно разлука пойдет нам на пользу.

      Вероника встала.

      – А сейчас иди, мне пора собираться на работу. Спасибо, что пригнал машину.

      Она еще с минуту стояла и смотрела на склоненную голову мужа. В груди ядом разливалась жалость к Косте, к себе, к их прожитой жизни. Но она понимала, что жалость – непрочный фундамент для настоящей семьи, для крепких отношений. Если она сейчас не решится начать новую страницу своей жизни, то уже никогда не решится. Ей многое удавалось в жизни, так почему сейчас она сомневается в успехе?

      – Ты свое слово сказала, теперь моя очередь, – Костя тяжело поднялся. – Но я деловой человек, привык все тщательно обдумывать. Я приду завтра…нет, послезавтра.

      Обведя для чего-то глазами все пространство кухни, Костя резко выдохнул и пошагал к выходу. Уже в прихожей остановился, повернулся к сопровождающей его Веронике.

      – Юлька знает о том, что произошло?

      – Нет.

      – Ты ей скажешь?

      – Правду нет. Может, сам поговоришь с дочкой? Сам придумаешь причину, по которой мы не будем жить вместе?

      Муж долгим взглядом поглядел на жену, криво усмехнулся.

      – В благородство играешь? А не боишься, что я наговорю Юльке ужасов про тебя?

      – Не боюсь, потому что ты никогда этого не сделаешь. Это ты для других Костя-кирпич, а для меня всегда был и останешься Костей Кирпичовым, другом и рыцарем.

      – Ну, мать, ты даешь! «Рыцарем», – передразнил Костя. Потом помолчал и закончил, – А ведь ты меня, Верочка, никогда не любила по-настоящему. Я тебя любил, а ты только позволяла себя любить. Молчи! – предупредил он, увидев, что жена хочет возразить. – Я не чурбан деревянный и не кирпич бесчувственный, у меня сердце есть, а его трудно обмануть. Пока.

      Дверь за мужем хлопнула, а Вероника без сил побрела вглубь дома.

      – А ведь ты прав, Костик, – проговорила она, проходя мимо зеркала, которое отразило усталую женщину с поникшей головой и безвольно опущенными плечами. Длинные пряди из слабо закрученного узла повисли вдоль лица, придавая ему унылое, обиженное выражение.

      Если бы можно было остаться дома, она бы так и сделала. Но ей необходимо было сегодня попасть в театр, решить вопрос с увольнением.

      Наверное, впервые в жизни Вероника опоздала на работу.

      – Вас уже спрашивали, – встретила её гардеробщица Нина. – Борис Львович не в духе, а на двенадцать совещание назначили.

      В другое бы время она бы быстро