Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь. Карина Демина

наличием у младенца некоего животного признака»…

      …княгиня посмотрела на хвост.

      И Себастьян поспешно спрятал его под одеяло.

      – «Сия примета верна. Но признак же этот, к примеру, моего собеседника природа одарила рогами…»

      Себастьян пощупал макушку, со вздохом признав, что таки рога пробиваются.

      – «…никоим образом не вредит. И детство и отрочество метаморфов протекают спокойно, что вновь же отличает их от истинных оборотней, и в колыбели подверженных зову луны».

      Доктор шумно выдохнул и, перевернув страницу, продолжил:

      – «Переход же в возраст юношеский сопровождается сильными душевными переживаниями, на которые плоть отзывается переменами».

      Себастьян был вынужден согласиться, что переживания в наличии имеются, перемены плоти – также.

      – «Мой собеседник с немалым стеснением признался, что в минуты сильнейших волнений он отращивал хвост наподобие коровьего, а такоже жабры и чешую. В дальнейшем, естественно, он научился управлять этой своей способностью. И на глазах моих продемонстрировал невероятную гибкость тела, отрастив перепонки меж пальцами…»

      – Значит, – тоненьким голоском поинтересовалась княгиня, ущипнув отпрыска за крыло, – от этого можно избавиться?

      – Вероятнее всего, драгоценная моя… вероятнее всего…

      Доктор помусолил страницы.

      – Nota bene! Сам Матеуш не единожды подчеркивает, что у метаморфических сущностей физическое их обличье всецело зависит от psyho… душевного состояния, – пояснил он княгине, которая пребывала в величайшей задумчивости.

      – И что нам сделать? – деловито поинтересовалась панна Ангелина, погладив отпрыска по бархатному крылу.

      – Нам – ничего. – Доктор упрятал книжицу во внутренний карман пиджака. – Видите ли, все сводится к классическому… nosce te ipsum[7].

      Познавать себя Себастьян отправился на крышу. Первым делом он попытался пробудить в своей душе жажду полета, ибо луна была полной, круглой, что наливное яблочко, а размах крыльев – приличным. Во всяком случае, с виду. Но после нескольких неудачных попыток, последняя из которых закончилась двойным переломом руки, стремление добраться до луны или хотя бы до фигурного флюгерка на старой башне сошло на нет. Перелом сросся быстро, а привычка ночевать на крыше осталась. Да и то сказать, вне дома, в тишине – комарье не способно оказалось пробить плотную чешуйчатую шкуру Себастьяна – ему думалось на редкость ясно.

      Большей частью о судьбе мира.

      И собственной.

      Он, обожженный пламенем первой неудачной любви, ныне мыслил жизнь оконченной. Незаметно, ближе к осени, должно быть вследствие Красной луны, каковая, если верить истинным оборотням, случалась раз в сто лет, вернулась страсть к стихосложению. И Себастьян, представляясь себе же фигурой трагичной, заворачивался в крылья, словно в плащ, обнимал хвост и срывающимся голосом читал в ночь свежесочиненное:

      Слеза

7

познай себя (лат.).