Повестка В Ад. Аделина Кандикова

реплики в мою сторону не кидали. К моменту выпуска, мне думалось, что я и вовсе разучился говорить. Не знал тогда, что проведу так ещё примерно года три с половиной… После выпуска из приюта устроился я на работу младшим секретарём в мировой суд, получал копейки, но хоть было, на что существовать. Стал снимать обшарпанную комнату от приюта на другом конце города, чтоб и близко его не видеть, так он мне осточертел за семнадцать лет «жизни», если это время можно было так назвать. И после рабской, нечестной и нудной работы каждый божий день своей жизни я полностью погружался в свои новые силы. Каждую минуту своей жизни при малейшей возможности я посвящал время поиску материалов, заметок о той магии, что имел в своих венах. Справедливости ради отмечу, что эти знания сами шли мне в руки. Идешь по улице, то бабка какая-нибудь прицепиться «Ой, милок, у меня такой заговор есть, тебе б его знать». Нашепчет на ухо наскоро, а тебе каждое слово будто клеймом на памяти выжигалось, слово в слово помнил, хоть среди ночи разбуди, спроси. То дядька какой-то левый остановит, подкову отдаст старую-старую. Да не простую, от неё энергетика, как от креста могильного, положишь в сумку, все тебя стороной обходят, ближе пяти метров подойти не то, что бояться, не могут! А самому только комфортно от её присутствия. В тебе тьма и в ней тьма. Вы одно целое. Оберег от лишних мразей рода человеческого получается.» – Айзек усмехнулся и попробовал сделать вид, что последняя фраза не обращалась к его собеседнику. – «В общем, этот отрезок жизни крайне нелюбопытный для ваших ушей, так что пропустим его, пока вы у меня не захрапели там и не стали пускать слюнки на подушку! Ботан получает знания и совершенствует навыки в неизвестном доселе ему ремесле, бла-бла-бла… И вот, двадцать первого апреля тысяча девятьсот двадцать первого года (символичная дата, ничего не скажешь), меня убили. Да, да, убили, не удивляйтесь! В собственной съёмной никчёмной комнатушке, заполненной старыми книгами, непонятными штуковинами, покрытыми бесчисленными слоями пыли. Именно там. В тот день у меня как раз была получка, ну, как и у всех госслужащих. Секретом день выдачи жалований никогда не являлся и вот, ради несчастных 250 думских денег пятеро мелких пацанов, лет по пятнадцать, воткнули мне под ребро украденный ими ранее офицерский нож… Этого следовало ожидать, гражданская война, голод, революции одна за другой… Народ злой и нищий, дети беспризорные, все устоявшиеся государственные системы существовали только на бумаге. И тут, хочешь – не хочешь, даже если ты на короткой ноге с загробным миром, от смерти тебя, к счастью, это не спасет. «Идиот!» – наверно негодуете вы. – «Какое ж счастье быть убитым!?». А я отвечу! Это счастье наконец-то быть собой. Я боролся за свою жизнь минут двадцать, после того как шпана покинула мое жилище, истекая кровью за своим старым, пошарпанным рабочим столом и пачкая государственные бумаги кровавыми пятнами. Когда понял, что цепляться за этот свет уже бессмысленно и рана слишком губительна, я свел свой дар на котелок,