Мазохизм смерти и мазохизм жизни. Бенно Розенберг

не платит мне (его терапия проходит в учреждении), он чувствует себя униженным тем, что в его случае речь идет о терапии, а не об анализе (он «знает», что я думаю, что именно анализ ему показан)[12]. Такая «вина» в переносе выражает, несомненно, сознательное и, более того, бессознательное чувство вины этого пациента; однако это чувство вины, переживаемое в переносе, используется также с целью получения мазохистического удовольствия: вина выдвигается на первый план для того, чтобы скрыть это удовольствие, чтобы разыграть несуществование последнего. Одновременно с проекцией Сверх-Я на аналитика и более регрессивного повторения эдиповых переживаний (пассивная по отношению к отцу позиция) есть в переживании (морального) мазохизма в переносе «подпольное» стремление к эротизации переноса и в конечном счете к переходу к действию.

      Когда этот пациент демонстрирует свое чувство вины, он рассказывает мне одну из своих историй: однажды он совершил путешествие из Парижа в свой родной город с другом, о котором он знал, что тот является приверженцем бисексуальных отношений. Именно с этим другом, когда-то в подростковом возрасте у него были какие-то отношения. Во время своего путешествия они остановились на ночь в гостинице, где в целях экономии сняли номер с одной кроватью… Даниель был в ужасе, он не сомкнул глаз, лег на краешке кровати и не двигался всю ночь, настолько встревоженным и виновным чувствовал он себя из-за того, что столь легко согласился на это «экономное» предложение. Ничего не произошло, но Даниель вдоволь наигрался своим ожиданием, своим чувством вины и своей тревожностью, и тот избыток приводимых им деталей является очень характерным с этой точки зрения.

      История этого пациента является хорошей иллюстрацией к нашему сюжету; в связи с ней я хочу привести некоторые аспекты, на мой взгляд, поддерживающие фрейдовские гипотезы о смысле морального мазохизма.

      На протяжении десяти лет, между 20 и 30 годами, у Даниэля произошло нечто вроде остановки жизни: он уединился в родительском доме и ничего не делал. Он «болел», но не страдал ипохондрией или бредом, он болел «нервами», был «уставшим». Он обошел всех невропатологов и нейропсихиатров и перепробовал все виды лекарств и возможные лечения, естественно, за исключением психотерапии, которая, была ему, между прочим, предложена.

      Именно к концу этого периода он попробовал релаксационную психотерапию (которая продлилась недолго), о которой я мало что знаю.

      Ко мне он пришел спустя два или три года по окончании этого периода «вегетации» и после того, как возобновил прерванные десять лет назад занятия в институте. С мазохистической точки зрения то, что позволило ему отказаться от «болезни» и начать психотерапию, полагаю, было следствием изменения и развития самого мазохизма, идущего от либидинального мазохизма к моральному мазохизму. На протяжении этих десяти лет он чувствовал себя кастрированным, униженным, больным и виноватым в своей

12

На протяжении нескольких лет он обещает начать анализ и постоянно отодвигает срок его начала.