Воспоминания жены советского разведчика. Галина Александровна Курьянова

Достоевского скучным, а его героев ущербными. Дочитать до конца книги требовало больших усилий. Беспощадное самобичевание, самокопание, самоанализ – все это, что называлось тогда пренебрежительным словом «достоевщина» – вызывало у нас, вполне приземлённых подростков, занятых очень насущными проблемами (хотя бы досыта покушать, тепло одеться), всё вызывало чувство отторжения от этих театральных страданий и страстей. По сути дела, все его персонажи люди психически явно неуравновешенные, были от нас далеки и непонятны. На занятиях по внеклассному чтению (были и такие занятия, гораздо интереснее, чем нынешние) мы пытались осторожно сформулировать эти мысли и впечатления о великом писателе, и тогда нас просто журили, ведь Достоевский был не пролетарский писатель и вообще слегка рекомендован к чтению, чтобы уж школе совсем не прослыть ретроградной… А вот когда мы замахнулись на дорогого нашего «буревестника революции», на Максимушку нашего, на Горького, на его чудных и тоже скучных героев, то даже почти полудемократичная «литераторша» сделала нам дружескую выволочку, т.к. сразу поняла, что в либерализме с нашими собственными мнениями зашла слишком далеко, и что мы можем подставить когда-нибудь не только себя, но и её. «Сначала поймите – потом судите», типа «малы ещё критиковать», т.е. придавила нас учительским авторитетом и добавила: «И не вздумайте где-нибудь брякнуть!» Так и сказала «брякнуть», несмотря на всю ее бонтонность и чистоту речи, чтобы до нас четко и резко дошло. «Не дураки – поняли!»

      Войцюль, очень томная аристократичная дама с благородной осанкой, всегда с белоснежным жабо и розового коралла камеей, была для нас образцом для подражания. Пожилая и полная, она не казалась нам нудной и толстой старухой, когда на уроке вдруг возникала беседа, никакого отношения к теме урока не имеющая. Вот она бы очень тонко посвятила бы нас в такой деликатный вопрос как этика и эстетика полового воспитания. Но я говорю, что это была закрытая тема, ведь секса в Советском Союзе не было.

      Помню, возник животрепещущий вопрос о женском белье. Представьте 1952-1954 гг. Так вот, она, женщина в возрасте, уже тогда с негодованием обличала и отвергала эти «невыразимые» с безумным фиолетовым или серо-голубым цветом и не менее безумным фасоном панталоны, а также жуткие закрытые лифчики из жесткого полотна похожие на панцирь, уродующие фигуру и натирающие нежную девичью кожу.

      Девочки буквально впитывали эти спокойные, не назидательные, а просто откровенные высказывания: «вашему будущему мужу не понравилось бы такое белье» (подозреваю, что наша училка имела дворянские корни), применяли их в повседневной жизни слишком буквально и даже в стужу носили трусики–самостроки с кружавчиками и вышивками. Многие простуживались. Но теплое белье не носили принципиально, ибо оно, еще раз повторяю, было ужасно. Кто помнит фильм «Окно в Париж» и сцену, когда актриса Нина Усатова поднимает подол, чтобы показать, куда должна пойти ее французская соседка, зрители