Своя Беда не тянет. Ольга Степнова

тем как ринуться звонить, у меня было большое желание захлопнуть дверь тира и налепить на нее бумажную ленту.

      Я набрал 03.

      – Огнестрел, – сказал я. – Школа номер двадцать, улица Обская.

      – Совсем ошизели, – вздохнули на том конце провода и повесили трубку. Я так и не понял, приняли они вызов или нет, и набрал почему-то не 02, а инспекцию по делам несовершеннолетних.

      – Грачевскую, – попросил я дежурную.

      – Да по школам она, – раздраженно буркнула дежурная, – и вообще эвакуация.

      – У нас труп, – брякнул я зачем-то. Видимо, подсознательно я до сих пор очень боялся уголовки, и предпочитал иметь дело с милыми и приветливыми женщинами из инспекции по делам несовершеннолетних.

      – И что? – мне показалось, что она там зевнула.

      – Вас что, не интересуют трупы? – я так старался сохранить спокойствие и не орать, что некорректно сформулировал вопрос.

      – Меня не интересуют шизофреники, – не осталась она в долгу. – Как землетрясение, так обострение! И мальчики кровавые в глазах.

      – Откуда вы знаете, что это мальчик? – испугался я.

      Приветливая женщина из инспекции бросила трубку.

      Я посмотрел на Ильича, он устроился на краешке дерматинового кресла и усердно расковыривал скрепкой обивку. Трагически-отрешенным видом он говорил: топи меня, тебе-то нечего терять!

      Я собрался с мыслями, сжал волю в кулак и, набрав 02, более-менее внятно объяснил, что произошло.

* * *

      Скорая все-таки приехала. Врачи констатировали смерть от проникающего пулевого ранения, которая наступила минут тридцать-сорок назад. То есть, примерно тогда, когда началась эвакуация и школа бурлила паникой вперемешку с весельем.

      В окно коридора я видел, как уехала машина с красными крестами, а на смену ей примчалась милицейская Волга с опергруппой и следователем прокуратуры. Учеников и учителей, слонявшихся на улице, попросили не заходить в школу, и на входе, у дверей, встал коренастый парень в штатском, который озирал окрестности с грозным видом. Я тупо смотрел в окно, пока на первом этаже, у тира, творилась эта страшная профессиональная кухня. Приехал даже кинолог с собакой. Огромный овчар, нюхая пол, деловито сновал между тиром и туалетом. Все правильно: Грибанова убили после его разговора с Глазковым в туалете, и собака просто повторяла его маршрут. Ильич скрылся в своем кабинете, не обмолвившись со мной ни словом; он переживал отчаянно, предполагая крах своей директорской карьеры и относительно безбедной жизни.

      Потом начались допросы.

      Мимо меня безликие люди пронесли черный пластиковый мешок, и коренастый парень на входе стал впускать в школу учителей, завуча, и учеников мужского одиннадцатого «в». Ко мне подошла Лилька-трудовичка. Спесь замужней дамы слетела с нее, как шелуха, глаза у нее были красные, заплаканные, впервые без косметики.

      – Петь, сейчас всех опрашивать начнут. Это пока не допрос, а просто беседа. Я знаю. – Она хлюпнула носом и пошла куда-то, впервые забыв про выразительность своей походки.

      Меня на допрос почему-то пригласили не первым.