Tempus. Алиса Михайловна Атарова

и все вокруг оказалось не просто дурным сном, а затяжным кошмаром, и мальчик понял, что он все еще не понимает, что говорят другие, не знает, где он находится, а на улице бушует суровая зима, он сначала всеми силами имитировал ужасную простуду, а стоило ему окрепнуть, бросился помогать миссис Никсон по хозяйству, молча как рыба об лед при попытках его расспросить, откуда он взялся. Да и что он мог сказать?

      Спустя две недели к нему привыкли и иначе как цыганенок его не называли, вот прозвище и закрепилось. Со взрослыми ему разговаривать было тяжело – те отмахивались, когда не понимали его, делая вид, что он-де всех достал со своей цыганщиной, поэтому он быстро бросил эти попытки и принялся общаться с детьми. Ведь у кого учиться языку, как не у детей? Уже совсем скоро он знал такие необходимые для выживания в Ист-Энде слова, как «чтоб ты сдох», «приемыш», «отвали, проклятый цыган» и «чего тебе от меня надо».

      С его именем тоже вышла оплошность. Когда он впервые назвал свое имя, миссис Никсон ничего не расслышала, потому что он уж слишком сильно стучал зубами от холода. Этот вопрос отложили, пока он не поправится. И тогда она спросила снова:

      – Как тебя зовут? – потому что устала звать его «эй, ты» и «мальчик».

      Это предложение он понял и ответил:

      – Матвей.

      – Что ты там лопочешь? Я тебя не понимаю, – раздраженно нахмурилась миссис Никсон.

      – Я вас не понимаю, но меня звать Матвей, – снова сказал тот.

      – Матвэй? – попробовала повторить она.

      – Нет, Матвей.

      – Матьвэй.

      – Нет, Матвей.

      – Мэтью, да? – в конце концов спросила женщина.

      С глубоким вздохом Матвей кивнул, поняв, что это единственная альтернатива, которая не будет резать ему слух, и мальчик остался в этом мире под именем Мэтью6. А фамилию он выбрал много позже, когда понял, что даже безродным сиротам (именно так его позиционировала семья Никсонов) нужна фамилия в этом мире, а его собственная – Волгин – слишком сильно отдавала русским духом. Сначала он хотел взять фамилию «Никсон» – как у своей спасительницы и второй матери, в благодарность всему семейству, но те почему-то не слишком оценили благородный жест, назвав его дураком. В результате после долгих раздумий он стал зваться Мэтью Смит – разве не все ли англичане из фильмов, которые он смотрел, были Смитами? Лиззи, правда, все равно вновь назвала его дураком, который ничего лучше придумать не смог.

      И, конечно, все это время он не терял надежды вернуться домой. Когда он достаточно окреп, чтобы вставать с кровати, мальчик первым делом украдкой убежал на улицу (все тут же вздохнули с облегчением, поскольку только этого и ждали), но осмотрев весь пустырь вдоль и поперек – это был небольшой перекресток двух дорог, вокруг которых не было домов, – он понуро вернулся обратно. Сколько он не ощупывал воздух, проверяя каждый сантиметр пространства, и не рыл снег вокруг, ничто из этого не помогло ему открыть окно домой, поэтому он вернулся

6

В силу привычки далее я буду называть его именно Мэтью, поскольку под этим именем я с ним познакомился, и так всем нам будет легче.