Tempus. Алиса Михайловна Атарова

какие-то небылицы о «будущем», как он его называл. Сначала его слушали с удивлением и интересом, особенно самые младшие: он мог собирать целые оравы детей и воодушевленно им что-то вещать. Но затем интерес, как и к любой сказке, постепенно угас. Когда Мэтью понял, что никто больше не прислушивается и даже не воспринимает его всерьез, он затих, видимо, посчитав, что его могут счесть сумасшедшим. Однако иногда, а особенно наедине с Лиззи, которой он доверял больше всех, его вновь прорывало. В такие моменты он говорил очень сбивчиво, слишком быстро, перескакивая с мысли на мысль, не то вспоминая, не то боясь забыть, и из его рассказов было ровным счетом ничего не понятно. Если загадка его происхождения и беспокоила Лиззи в детстве, но затем, когда никто вокруг мальчика так и не добился от него внятного ответа на вопрос, кто же он такой, все от него отстали и привыкли считать цыганской сиротой откуда-то из славянских стран, которого случайно оставили родители в Лондоне той роковой ночью (а такого болтуна точно оставили намеренно, говаривала иногда миссис Никсон в порыве злости на мальчика). А все его рассказы были сплошными выдумками, какие обыкновенно сочиняют дети, чтобы успокоить себя и утешить, наподобие воображаемых друзей. Просто у Мэтью был воображаемый мир.

      – Представляешь, уже, наверное, скоро и у вас появятся машины, а за ними и общий прогресс. Я читал в газете, что двигатель внутреннего сгорания уже изобретен, и скоро ваши улицы наводнят такие… как бы сказать, машины… До крутых тачек этому миру, конечно, далеко, но… – рассказывал Мэтью, тщательно обходя лужи. – И асфальт наверняка тогда появится, тогда и лошадям будет легче ходить по вашим дорогам, – во всех его этих разговорах всегда фигурировали слова «ваш», «у вас», как будто сам он себя местным не считал.

      «Слушай, если тебе так нравится твой родной город, про который ты постоянно болтаешь, почему бы тебе туда не вернуться?» – этот вопрос вертелся у Лиззи на языке прямо сейчас, и несколько раз она чуть не произнесла его вслух. Но сдержалась, поскольку стоило сказать эти слова, как у Мэтью неизменно портилось настроение, он становился угрюмым и глубоко уходил в себя. Лиззи тоже понимала, что говорить такое бестактно – очевидно, этот потерянный ребенок не знал, как вернуться обратно. А может быть, думала она, он и не помнит, откуда он пришел, и все эти «воспоминания» были им выдуманы. В такие моменты ей неизменно становилось его немного жалко, однако она всегда сдерживала себя и не показывала этого – полагала, что стоит проявить мягкотелость по отношению к парню, и он тут же сядет на шею, да еще и ножки свесит.

      – Знаешь… – неожиданно сказал Мэтью, и девушка поняла, что уже какое-то время он молчит и смотрит ей в лицо, пока она шла, погруженная в свои мысли, – ты извини, что я тебе все это так часто рассказываю. Когда-нибудь я придумаю для тебя историю получше, чтобы она была тебе интересна, – он слабо улыбнулся, заглядывая девушке в глаза. Та отвела взгляд, а потом еще заметно кивнула, сконфуженная своей черствостью.

      До