Та, кто задает вопросы. Варвара Еналь

с самого детства в разных вариациях, но смысл никогда не менялся. Я портила жизнь матери уже одним своим существованием. Потому что такую невоспитанную и отвратительную хамку еще надо поискать и потому что никакие слова до меня не доходят, все как об стенку горох. Я – вылитый отец, и его гадкие гены лезут из меня каждый божий день.

      Моя мать умела ругаться и делала это часто и вдохновенно. Иногда по вечерам, слушая ее длинные и громкие выступления, я раздумывала, а не записать ли это и не выложить ли видео в «Ютуб». Уверена, что получила бы миллион просмотров и славу скандально известного блогера.

      Жаль, но я не воспользовалась такой возможностью, потому что у меня была еще младшая сестра. Едва я доставала телефон, Снежанка хватала меня за руки и умоляющим голосом шептала:

      – Мирка, ты с ума сошла. Пожалуйста, Мирка, не делай этого!

      С сестрой мы были не особенно близки, но ее горячий шепот и умоляющий взгляд больших карих глаз почему-то имели надо мной странную, необъяснимую власть.

      – Отцепись, трусиха, – говорила я и прятала телефон в карман.

      В тот вечер я уже настроилась на очередной концерт. Очередное выступление на тему «Мирка отбилась от рук и растет негодницей». В тот день я сделала себе еще один пирсинг. Дырочку в носу даже пирсингом можно назвать с натяжкой, очень многие прокалывают себе ноздрю. А к моему образу крошечная сережка-точечка в ноздре подходила как нельзя лучше.

      У меня всегда были короткие волосы, мать стригла меня чуть ли не под мальчика все мое сознательное детство, потому что боялась вшей и не хотела заморачиваться с косичками. В этом не стоило ее винить, я и сама терпеть не могла расчески, долгое заплетание и все эти резиночки и бантики, заколочки и прочие радости девчачьих будней.

      Лет в пятнадцать я стала красить свою короткую и буйную шевелюру в черный. Природный цвет моих волос – темно-каштановый, но я придавала своей прическе совершенную и окончательную мрачность. Никаких ярких прядей – розовых или, там, синих. Никаких цветных штрихов, только черные четкие линии. Почти мальчишеская стрижка «а-ля гарсон» превратилась в короткое каре, чуть ли не боб с асимметричными длинными прядями. И все это было совершенно, абсолютно черным.

      Глаза я тоже густо подводила черным и носила только черные футболки и толстовки. Этот цвет точно и верно отражал мое настроение, мой внутренний мир. В одном ухе у меня было три дырки и, соответственно, два гвоздика и одно колечко. В другом – только один гвоздик. Пока что.

      В тот день я сделала себе еще одну дырочку. Деньги на это удовольствие заработала сама. В семнадцать лет вполне можно найти работу, тем более в нашем небольшом западноукраинском туристическом городке, где несколько отелей и целая куча кафешек. Я подрабатывала официанткой по пятничным и субботним вечерам. Работа несложная, а чаевые – это просто прелесть и сказка.

      И вот я продела крошечную сережку-камешек в ноздрю и в первую очередь заявилась к своему парню, чтобы похвастаться новым обликом. Богдан был на год меня старше, но в школу отправился с семи лет и потому учился в параллельном классе. Он был красавчиком в полном смысле этого слова. Высокий, мускулистый, голубоглазый. Темно-русые волосы острижены коротко на боках и затылке, а прядь на темени – так называемый оселедец – завязана в крутой маленький хвостик.

      Родители Богдана всю жизнь зарабатывали деньги в Германии, присылая внушительные суммы своим двум сыновьям. Богдан и его младший брат Тимоха жили у бабушки с дедушкой в двухэтажном особняке с красной крышей и коваными воротами. Ворота в доме Богдана всегда были открыты, я еще в жизни не видела, чтобы их запирали на тяжелую металлическую щеколду. Потому я спокойно прошла во двор, миновала будку с шустрым псом Тугаем – тот привычно обнюхал меня, лениво фыркнул и вернулся в будку, махнув напоследок хвостом, – и поднялась по ступеням.

      Бабушка Богдана была из тех бабушек, которые считают, что правильно воспитанный ребенок – это накормленный ребенок, поэтому у них в доме всегда стоял запах вкусной еды. Едва я переступила порог, как из просторной кухни раздался мягкий бабушкин голос:

      – Мирочка, это ты? Заходи, пицца уже готова. Принесу вам с Даником наверх.

      И как только бабушка Богдана узнавала, что это именно я пришла?

      – Добрый вечер, Оксана Михайловна! – бодро крикнула я и мигом метнулась на второй этаж.

      В комнате Богдана стояли внушительный тренажер, широкая кровать, шкаф-купе и письменный стол. А еще была масса полочек с модельками разных машин – старое увлечение моего парня. Бабушка называла Богдана почему-то Даником или Данцю, когда обращалась к нему. Мне же нравилось полное «Богдан», оно звучало мужественно и четко, как и положено нормальному мужскому имени. Все эти сокращения вроде «Бодика» я терпеть не могла.

      Богдан сидел над уроками, но, едва увидев меня, отложил ручку и заулыбался.

      – Привет, Мирка. Что нового?

      Мы с Богданом были старыми-престарыми приятелями, еще в первом классе ходили вместе в школу. Я много времени проводила в его комнате – тогда он жил в нашем доме, в соседней квартире, – и играла его машинками