Вечерние сумерки наступили минут на десять-пятнадцать раньше, чем эмир Волк рассчитывал, когда составлял карту маршрута и выверял время передвижения. Не учел он одной местной особенности, о которой должен был бы помнить: в сирийских и иракских пустынях, где он воевал все последнее время, закат солнца длится долго. Сперва оно неторопливо скрывается за горизонтом, а потом еще целый час, если не больше, длятся такие же неторопливые сумерки. Зимой в Сирии солнце прячется за ливанскими горами, но летом, в первой половине осени и поздней весной закат длится долго. За семь лет, проведенных на войне, вдали от дома, к этому легко привыкаешь. Но в настоящих Кавказских горах, да еще и поздней осенью, все происходит совсем иначе. Здесь небесному диску бывает достаточно по-быстрому нырнуть за дальний, самый высокий в округе хребет, и наступает темнота, только виднеются причудливые очертания хребта – солнце его подсвечивает снизу. Уже стемнело, а села все еще не было видно. Тропинка-дорога, хотя и расширилась стараниями овечьей отары, которую недавно здесь прогоняли на зимнее пастбище, из леса так и не вышла.
В селе уже должен был зажечься свет в домах. Но эмир Нариман хорошо помнил, что впереди, как только закончится старый, густой, заросший кустами лес, дорогу перекроет большая скала, еще в детские годы Наримана возвышавшаяся высоким и достаточно широким столбом. И мальчишки, в том числе и будущий эмир, постоянно на эту скалу забирались, чтобы обозревать окрестности – подъем на самый верх считался удальством и отвагой. Там, на высоте, голова кружилась – у кого-то из-за высоты скального столба, у кого-то от собственного осознания победы. Но у Наримана никогда не кружилась. Он лучше других понимал, знал и чувствовал, что он рожден для победы, а покорение скалы – это только промежуточный этап большого пути, поэтому, забираясь на скалу, он стремился всех обогнать. Потом, во время землетрясения, эта скала упала и легла боком прямо на дорогу, перекрыв ее и расколовшись в середине на две почти равные части. Теперь из-за нее не видно огней села. Их можно увидеть, если обогнуть скалу так, чтобы от села отделял только лежащий в низине колхозный яблоневый сад. Сейчас сад, как поговаривают, принадлежит какому-то важному человеку в Махачкале. Яблоки собирают и отправляют тремя грузовиками в Каспийск, там в новом цехе их пускают под пресс, делают из урожая сок, а потом в другом новом цехе разливают по упаковкам. Нариману не нравились все эти важные дельцы, и он бы с удовольствием приказал вырубить или сжечь весь сад. Но сад давал работу многим жителям, и, как говорили, большой и важный человек из Махачкалы даже платил заработную плату работающим в саду людям. Наверное, и жена Наримана, Гульнара, тоже в саду работала, она ведь когда-то была простой колхозницей и делала все, на что ее пошлют, когда Нариман еще разрешал ей работать. Это позже он, уже имея значительный