Коптский крест. Борис Батыршин

дяде, вроде как поблагодарить за то, что меня на ночь приютили. Тогда и ты отмажешься.

      – Отмажусь? Это как? – Николка никак не мог привыкнуть к манере своего приятеля из будущего уснащать речь вроде бы знакомыми, но некстати употребляемыми словами. – А вообще-то да, можно попробовать. У дяди Василия как раз с утра уроков нет. Он, наверное, в библиотеке, готовится к литературным чтениям в юнкерском училище – его туда приглашают лекции читать сверх общего курса. Как раз в библиотеке дядю и застанем. Он тогда, может, и мне в гимназию записку напишет – ну, что опоздал по уважительной причине.

      – А я что говорил! Прорвемся. – И Ваня хлопнул Николку по спине так, что бедный гимназист едва устоял на ногах. Отец укоризненно взглянул на Ваню, а тот как ни в чем не бывало продолжал: – Поможешь, пап? Дядя у Николки – классный мужик, точно как учитель в фильме «Волны Черного моря» – помнишь, мы в прошлом году смотрели? Его еще Табаков играет[31].

      – Да, припоминаю. Только скажи-ка, великий комбинатор, что вы наплели насчет Русской Америки? А то в показаниях запутаюсь – конфуз может выйти.

      – Ой, вы и правда согласны? – обрадовался Николенька. – Спасибо огромное, вы меня очень обяжете. Да тут недалеко, за четверть часа дойдем…

      Насчет четверти часа Николенька погорячился. До улицы Маросейки, где располагалась женская гимназия, в которой служил дядя Николеньки Василий Петрович, идти было никак не меньше получаса. Причем быстрым шагом. А вот быстрого как раз и не получилось. Спутники Николеньки останавливались на каждом углу, глазея на самые обыкновенные вещи. Ваня снимал на свою чудесную пластинку все что ни попадя: извозчиков, прохожих, вывески магазинов, даже полосатую будку со шлагбаумом, возле которой маялся от безделья пропылившийся рядовой гарнизонного полка. Олег Иванович не отставал от сына, так что расстояние, которое Николка пробегал в иной день минут за двадцать, пришлось преодолевать почти час.

      А у гостей из двадцать первого века разбегались глаза. Вокруг них оживали фотографии из старых фотоальбомов, и путешественникам хотелось впитать то, что творилось вокруг, не упуская ни одной мелочи, запоминать и фиксировать, фиксировать, фиксировать. Вот, например, магазинчик: судя по вывеске – канцелярские принадлежности и бумага; а кто знает, что за раритеты скрываются за его скромной вывеской? В этом веке пишут если и не гусиными перьями, то уж наверняка древними чернильными ручками, которые всякий раз надо окунать в смешную чернильницу-непроливашку, аккуратно промокая каждый раз расплывающиеся фиолетовые строчки. А улицы – как же они изменились за эти сто тридцать лет! Взгляд Олега Ивановича выхватывал из общей чужой картины лишь отдельные знакомые здания. Он вроде бы узнавал очертания московских переулков – знакомых, но ставших в одночасье другими. А стоило повернуть за угол – и целый переулок улыбался гостям из двадцать первого века чередой фасадов, почти не изменившихся за эти столь безжалостные к московской архитектуре сто тридцать лет…

      Путешественники,

31

Ваня имеет в виду советский многосерийный фильм, снятый по трилогии В. Катаева.