Чужая война. Наталья Игнатова

еще зрелище сразу после обморока-то. Волосы белые. Маска – черная. И в прорезях глаза без зрачков и белков. Одна радужка. Между прочим, насыщенного такого алого цвета. Девочка и так не отличалась румянцем. Сейчас она просто позеленела.

      – Т-ты… Вы кто?

      – Тресса де Фокс, – говорю. – Шефанго.

      – Правда?

      – А что, непохожа?

      – Я не знаю, – честно отвечает эльфиечка. – Я шефанго не видела.

      – Уже видела.

      Хотя, конечно, не запомнила она, не успела понять, чего же так испугалась. Я и сама никогда этого не понимала. Лицо у меня как лицо. У людей, на первый взгляд, и пострашнее – гримасничают они все время, рожи корчат, глазами вращают… Ага. А боятся все равно нас, а не их.

      – Как тебя зовут-то, менестрелька?

      – Кина.

      – И каким ветром тебя занесло в человеческие земли?

      Она помолчала, разглядывая потолок. Понятное дело, не от хорошей жизни этакое диво объявилось в Удентале и носится по улицам, спасаясь от потерявшей всякий пиетет солдатни. Не захочет говорить – не надо. Все равно скажет.

      – Я ушла, – ответила наконец Кина. – На Айнодоре у меня никого нет. И ничего. Мы с мамой жили на самой границе с Орочьими горами. Был набег, а гарнизон отозвали, и мы… нас… Город сожгли. Совсем…

      Она осеклась на полуслове, съежилась на кровати, а в синих глазах появилось выражение, которое можно описывать в учебниках по совращению. Классическое, я бы сказала, выражение загнанности и ужаса пополам с непониманием. Когда женщина смотрит так — мужчина хватается за меч, готовый защищать ее от любой опасности. Когда так смотрит красивая женщина – мужчина действительно готов защищать ее хоть от всего мира. Я не была мужчиной. Другой вопрос, что ужас в глазах Кины был настоящим. И загнанность тоже.

      – И давно ты на материке? – спросила я, вышибая девочку из ступора. Тут главное действовать пожестче, чтобы она жалеть себя не начала.

      – Полгода.

      – Ругаться здесь научилась?

      – Ругаться?

      Я повторила то, что услышала от нее пять минут назад.

      – А это ругательство? – искренне удивилась эльфийка. – Я не знала. Я румийского не понимаю, а солдаты оттуда были… Мне слово понравилось. Что оно значит?

      Не скажу, чтобы я смутилась. Однако тему решила сменить:

      – Пить будешь?

      – И есть буду.

      Хорошо! Всего за полгода в полной мере набраться настоящей менестрельской наглости – это чего-нибудь да стоит. Я выглянула за дверь – так и есть: Марк околачивался неподалеку. Он тут же сделал вид, что страшно занят, и уставился на меня с выражением готовности к подвигу.

      – Что там с завтраком?

      – Каша. Со шкварками. Для вас, госпожа, мать поросенка жарит. Хороший поросенок.

      – Да? Интересно, возьмется твоя мама приготовить свинью по имени Карел?

      – Если пожелаете, – невозмутимо ответствовал Марк. – Только забить, извините… – он развел руками.

      Хороший парень. Весь