Месть ласточек. Деревенские рассказы. Иван Карасёв

Нет, чувство жалости в сторону, когда речь идёт о борьбе за существование! Или мы, или они! Я решительно двинулся к гнезду, но тут прямо перед глазами порхнула ласточка, словно почувствовав, какая судьба ожидает её домик. Давит, врагиня, давит на слабость человеческую. Отступил на время, решил посоветоваться с Юлей.

      Поразмыслив, приняли решение перевести незваных гостей в разряд квартирантов по линии благотворительности, надо оставить их в покое, пока, до поры до времени. Да и дерьма они за время нашего отсутствия не так уж много произвели, это не то, что обосновавшееся на балконе их прошлогоднее свежевыведенное потомство, тогда весь пол, все шезлонги и раскладушка за три дня были загажены. Отмывал потом, наверное, часа два. А тут только пятнышко диаметром сантиметров тридцать, ерунда, можно потерпеть, коли там потомство готовится. На том и порешили с Юлей, посмотрим, что там происходит и что-нибудь предпримем или наоборот, оставим как есть.

      Но подошло время испытать наше вынужденное сожительство. После обеда, завершив все срочные дела и оставив несрочные на потом, мы комфортабельно устроились под сенью балконной крыши. Приятное тепло (не холодно и не жарко), вид на озеро и заозёрное поле на горке, которое почему-то местные зовут Болдино (никакого отношения к болдинской осени Пушкина не имеет), тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетанием. Однако идиллией это оказалось не для всех. Наши незваные постояльцы сильно заволновались – гнездо надолго оставлять не хотели, а два гиганта со странными прямоугольными плоскостями цвета «металлик» на коленках (вы, наверное, догадались о чём речь – на балконе писать особенно приятно) наводили на пташек жуткий страх. Они подлетали к нам, чуть залетая под крышу, но в какой-то момент зависали, судорожно маша крыльями, и, издав нечленораздельный писк-крик, совершенно отличный от только что спокойных, размеренно-деловитых птичьих голосов, делали боевой разворот на 180 градусов, который у военных называется простым словом «драп». Писк, видимо, означал что-то вроде «Атас, там опять эти!» А может, конечно, они нас пугали таким необычным звуком, вроде наводившей ужас на необстрелянных бойцов сирены у немецких «юнкерсов». У птиц, как известно, душа – потёмки. Это продолжалось, наверное, не меньше часа. Ласточки кружили перед домом, потом снова и снова пытались незаметно, как им казалось, пробиться к желанной цели. Пару раз они проскакивали-таки через наш непреднамеренный заслон, но до гнезда не долетали. Сначала птичка свернула, едва Юля вслух констатировала пролёт, потом я неудачно пошевелился, и звук скрипнувшего шезлонга спугнул пташку. Мне стало жалко ласточек, говорю жене: «Давай уйдём?» Она в ответ: «Хватило ума построить дом в опасном месте, так пусть привыкают к опасности!» Наконец, когда я ушёл вниз покормить голодного Матвея, птички прорвались к заветной цели через наш обескровленный левый фланг и стали осмеливаться пролетать к гнездышку мимо одиноко смакующей эту картинку Юли. Я вернулся, что там