Выборгская светотень. Анастасия Александровна Калько

обматерила юриста и пригрозила "посадить, если он, такой-сякой, ей ребенка поранил".

      – Мадам, – рассудительно сказал Наум, – спешу вас успокоить: наследник ваш цел и невредим, разве что колой облился, – дамочка попыталась лягнуть его, и адвокат ловко ушел от ее выпадов. – Во-вторых, это вы на меня налетели и в претензии должен быть я. Если я подам на ущерб и зафиксирую таковой, у меня тут же примут заявление. И в-третьих, некрасиво убегать, если вы кому-то испортили обувь. И не вам сейчас угрожать и скандалить…

      Его прервало на полуслове приближение разъяренной ковыляющей "Барби".

      – Ах, ты еще и убегать?! – взвизгнула дама и угрожающе взмахнула порванной босоножкой. – Совсем оборзели, яжематери, думаете, вам с ребеночком все с рук сойдет? Ну уж нет, ты попала, оплати босоножки, куча вонючая!

      – Я одинокая мать, – еще громче заорала толстушка, вырвавшись из рук Наума, – ты не имеешь права вымогать, овца крашеная, у меня же ребенок!

      – Сейчас полицию позову, они разберутся, имею ли я право! – топнула обутой ногой рыжеволосая. – Босоножки новые, у меня чек сохранился, ты мне за них заплатишь по-хорошему или по суду!

      – А вот тебе! – толстушка сложила из пухлых пальцев фигу и ткнула в лицо оппонентке, – поправки приняли, что дети – это главное, так что фиг тебе, а не баблосы, а г…давы свои засунь себе в задницу, карга!

      "О-о-о, а вот это зря! – подумал Наум. – Не скажи она это слово, ситуацию можно было бы разрулить миром. А теперь точно что-то будет!"

      Дама издала боевой вопль, которому позавидовал бы вождь ирокезов, и ринулась в атаку. Тут же из аллейки выскочили еще три дамы в строгих деловых костюмах: кокетливая блондинка, пышнокудрая шатенка и длинная тощая девица в очках с жидким "мышастым" хвостиком на затылке.

      – Маргоша, что случилось? – спросила запыхавшаяся "кудряшка".

      – Ой! Твои босоножки! – всплеснула руками блондинка.

      – Да вот эта, – Маргоша яростно ткнула пальцем почти в глаз толстушке, мигом утратившей свой помидорный румянец, – раззявилась и прет, как слепая, с чертовым самокатом, и мне по ноге как заедет! Ногу мне ушибла, вот ссадина, босоножек порвала и еще удрать хотела! А теперь еще рот открывает!