Самовар. Б. Вавилонская. Михаил Веллер

застиранный рюкзак. Лямкой он висел на крючке, вдетом в раздвоенный ролик, проворачивающийся с веселым писком.

      Белая фигура возникла в темном прямоугольном проеме. Женщина спустилась по ступеням на траву и повезла рюкзак через луг. Медицинская шапочка была пришпилена к вороной гриве. Обтянутый халат круглился на откровенных формах. В плавном движении тело под халатом дышало.

      Довезя рюкзак на певучем ролике до березы, она потянулась и пошла обратно, запустив:

      – Следущи-ий! кричит заведущий!..

      Синяя лаковая стрекоза прервала свой полет, спланировала на предмет и уселась, двигая прозрачными крылышками.

      Из рюкзака торчала стриженая мужская голова.

      – С благополучным приземлением, – пожелала голова, скосив глаза вверх. Выпятила нижнюю губу, дернулась и фукнула: – Пшла на хуй, сука.

      Стрекоза переступила по волоскам, оскорбленно снялась и исчезла.

      Визжа и раскачиваясь, как выползающая на-гора вагонетка с рудой, близился второй рюкзак. Медсестра остановила его метрах в двух, оценила интервал и двинулась за очередным.

      – Доктор Ливингстон, если не ошибаюсь? – приветствовала первая голова, церемонно кивая. – Как вы перенесли путешествие?

      – От этого скрипа уши закладывает, – пожаловалась вторая голова. – Телега-то опять немазаная.

      – Это входит в программу. Звуковой фон – разнообразие: дополнительные раздражители.

      – Вот именно, что раздражители. Колесо – оно требует смазки. Каши маслом не испортишь.

      – Это ничего… главное – чтоб обувь была разношена и гвоздь в пятку не лез!

      И оба подсмеялись привычной шутке.

      Третья голова выглядела вовсе древней, ископаемой. Лысо-седая, водянистые глазки запрятаны среди коричневых пигментных островков, и ее единственный зуб, длинный и желтый, торчал из-под верхней губы, как щуп. Рюкзак ей достался плохой, последнего срока, слинявший и застиранный до белесости, и с грубой заплатой на месте кармана. Она смачно харкнула, едва не пришибив божью коровку, хлопотливо сновавшую вверх-вниз по травинке в охоте на тлей, и прохрипела:

      – Курить-то когда?

      – Некомпанейский вы народ, гринго! Обождите, пока замыкающие подтянутся. Эй, в хвосте, шире шаг!

      – Висельники…

      – Великолепная семерка!

      – Семеро смелых.

      И туловища, оснащенные головами, разместились на дистанции променада. Не то десант пришельцев на воздушной подушке, не то кладовая сорокопута. Покойно улыбались, жмурясь солнышку.

      Медсестра обошла гирлянду с пачкой «Беломора», вставляя каждому в рот папиросу и поднося спичку. Семь струистых дымков пихнулись в воздух, как пробный выдох отдыхающей гидры.

      Назрел момент приязненной, необременительной беседы, которая выразила бы все очарование бытия в простых и небанальных словах.

      – Не тот стал беломор, – сказал один, закусив мундштук в углу рта.

      – Дрянноват, – согласился другой.

      – Да, был когда-то знаменит ленинградский,