Не Господь Бог. Марика Девич

изо дня в день ломала вас как личность, ваше человеческое и мужское достоинство. Вот что такое ваш сон, ваш фимоз, ваша девственность в двадцать девять лет.

      Митя отшатнулся, зрачки глаз расширились, стали как тот колодец, куда он падал вместе с матерью. Но он не убегал.

      Лена знала, если человек пришёл, значит, зерно подозрений в почву брошено. Рано или поздно жертва родительского абьюза понимает, что убежать всё равно не получится. Куда бы ты не бежал, вместе с собой багажом ты везёшь свои тело, мысли, душу, воспоминания, свои сны. Поэтому многие старики-родители, утверждавшие в детстве над детьми свою власть, срывавшие зло, что нельзя было сорвать снаружи, на взрослых, на супругах, на начальниках, так ненавидят «этих психологов» в старости. Боятся, что рухнет домик, построенный без фундамента, а только на одних лишь поздравительных открытках, фальшивых тостах и редких телефонных звонках, из жалости, вины и долга.

      Митя смотрел в стену, ему было невероятно больно.

      – Может, она любила меня как-то по-своему?

      – Нарциссы не умеют любить, у них нет этого в базовой комплектации. Не заложено.

      – Значит, дело не во мне? Не в том, что я был таким плохим?

      Лена знала, как важен для него ответ.

      – Вы одарённый, красивый, хороший человек, но вам этого никто никогда не говорил, – сказала Лена.

      Митя поднял глаза и спросил:

      – А у кого-то ещё так было? У вас были такие случаи?

      И Лена заранее знала, что такой вопрос будет. Страшно быть одним таким, с клеймом на лбу, отверженным, как больной волчонок, изгнанный из стаи. Если таких больных несколько – это уже шанс на выживание.

      – К сожалению, это происходит куда чаще, Митя, чем принято считать в нашем обществе духовных скреп и святого материнства. Эта броня покрепче депутатской неприкосновенности.

      – И как другие живут? Как с этим жить?

      – Ключевое слово тут – жить, Митя. Идёмте.

      Лена потянула его с кушетки к дверям.

      – Куда? – испугался Митя.

      – Жить, Митя! Жить!

      В салоне красоты пахло свежесваренным кофе. Митя был усажен в мягкое кожаное крутящееся кресло. Праздничное освещение, зеркала, приятная музыка, безупречная вежливость и бархатные пуфики напомнили ему о театре, куда они ходили с мамой два раза в год.

      – Вам с молоком? Сахар?

      Митя принял стаканчик от порхающей сотрудницы в униформе, и конечно же, при неосторожном движении расплескал, но вместо нагоняя получил извинения и заверения, что всё в полном, полном порядке. Опасаясь опять разлить или поперхнуться, он отставил кофе и напряженно следил глазами за Леной и стилистом, к которому она его привела. До него донеслось:

      – Все битком, дорогая, запись за месяц вперед. Но только ради тебя!

      Ровесник Мити, Игорь, был сам себе рекламой, красив, как артист, безупречен, ухожен от макушки до кончиков ногтей. Лена была верна своему парикмахеру уже много лет. А он, судя по всему, был многим обязан ей.

      Лена подумала, что в порядке исключения расскажет