Школа беглости пальцев (сборник). Дина Рубина

вечер. Ты знаешь, что он каждый вечер просматривал наш альбом?

      – Нет… – сказала я тихо.

      Макс достал из пачки сигарету и закурил. За двадцать минут это была третья.

      – Ты ужасно много куришь, – машинально заметила я, как обычно.

      – Да, – сказал он. – Надо завязывать, а то скоро все потроха закоптятся.

      Это был наш обычный диалог «о вреде курения».

      – В самом деле, скверная привычка, – подумав, сказал Макс. – Ты, наверное, оттого такая больная, что мама много курила. Одну сигарету за другой. Я помню, даже – тебя ждала, а все равно курила… Маме было совсем нелегко… – медленно проговорил он, почему-то с трудом выговаривая каждое слово. – Ведь она, знаешь, Нинок, в последние годы разлюбила отца. Так получилось.

      – Как это?! – шепотом переспросила я и, сразу испугавшись, что Макс разозлится на меня за тупость, схватила его за рукав пиджака и запричитала:

      – Ой, Макся, ну, продолжай, пожалуйста, я все пойму, честное слово!

      – Она любила другого человека.

      – Нет. Не может этого быть, – сказала я. – Почему же она не ушла?

      Он горько усмехнулся.

      – А то ты не понимаешь… Эти грузинские гордецы… Только чтобы никто не подумал, что в семье неладно. И потом, дети… И, наверное, чувство вины перед отцом, хотя и не была виновата перед ним. И эта ее категоричность, помнишь: «Главное – называть белое белым, а черное – черным». Она бы назвала себя предателем, если бы ушла.

      – Отец не знал, – задумчиво сказала я. – Отец, конечно, не знал. Он бы умер от горя.

      – Знаешь, я сейчас много думаю об этом, и мне кажется, что она нарочно тебя придумала, чтобы вышибить из себя любовь. И вообще, если бы не самолет, я бы подумал, что мама сама так решила.

      – Откуда ты все узнал?

      – Я и раньше догадывался, еще когда она была жива. А потом нашел в ее записной книжке два письма…

      Я не спросила, что было в этих письмах, и Максим не стал рассказывать. Слишком трепетно мы относились к маме, чтобы обсуждать ее любовь. Но сейчас, вдруг, я представила, как неизвестный нам мужчина узнает о маминой смерти. Этот момент. Какие у него были руки в этот момент? Что он делал? Отцу было легче. Он бежал по летному полю и кричал.

      А что делал этот человек для того, чтобы скрыть от людей свою боль?

      – Проводи меня до проходной, – вставая, сказал Макс.

      – Подожди, Максимка, сядь. Что-то у меня все занемело внутри.

      Он с силой провел по лицу ладонью, как будто хотел отшвырнуть в сторону свое уставшее лицо и вместе с ним мысли.

      – Скверно, что я все рассказал тебе, – проговорил он. – Но я должен был это сделать. Каждую ночь я думал: «Завтра расскажу. Завтра обязательно расскажу». Я это сделал – для чего? Понимаешь, у тебя возраст сейчас… обвиняющий. Я это по себе знаю, у меня самого так было. Да только после маминой смерти как рукой сняло. Так вот, зачем я все это рассказал? Чтобы ты милосердней была. Не только к отцу – вообще к людям. Потому что без этого, я думаю, настоящей жизни не получится.