По весеннему льду. Юлия Парфенова

не могла вытащить Матвея из депрессивного состояния. Слишком занята была Лёшкой. А потом Тома просто изменилась. Что-то погасло внутри, омертвело и перестало отзываться на любые отзвуки и отблески лучшего мира. Она видела ложь. Ложь во всём, во что так долго верила. Остались книги, живопись и природа. Они спасали, потому что иногда боль самостоятельного отлучения от веры была просто невыносимой. Даже открывая альбом с древнерусской живописью, Тома сразу вспоминала иконописный класс Духовной академии, где одновременно с работой проучилась несколько лет, запах левкаса, ярких пигментов, которые они растирали с яичным желтком, осторожное щекочущее прикосновение к руке специальной кисти для золочения сусальным золотом – «лапки». Невесомый лепесток золота надо было как луч света поймать лапкой, а потом на полименте полировать агатовым «зубком» до гладкого совершенного блеска. Тома помнила удивительное ощущение света от белого сияющего левкаса. Этот свет пробивался через охрение, делая прозрачными лики, которые она тщательно выписывала тонким колонком. И Тома потом явственно видела его даже в мокрых и хмурых кронах деревьев академического сада, по которому она возвращалась домой из лавры.

      Сейчас природа открывала ей свои тайны исподволь, постепенно, иногда неявно. Но она никогда не лукавила, никогда не выдавала желаемое за действительное, никогда не играла с сознанием в запрещённые игры. В красивом весеннем лесу таились клещи, переносящие энцефалит и боррелиоз, в поле бегали очаровательные серебристо-кофейного цвета полёвки, с целым букетом смертельных для человека инфекций, могло упасть дерево, ударить молния и прочее. Человек тысячелетиями эволюции готовился бороться со всеми этими невзгодами. Но бороться с манипуляторами сознания и всяческой нечистью из собственного человеческого рода, эволюция почему-то не научила. Тут можно набираться опыта только путём проб и ошибок, тоскливо констатировала Тома. Только так. Уметь проскочить между медоточивыми обещаниями нетленной вечности, с разными соблазнительными вариантами божественного утешения, и откровенным нигилистическим материализмом, проскочить не в мещанское духовное безразличие, а на путь нормального, адекватного разгадывания тайны. Тайны живого, тайны мироздания, тайны собственной жизни, в конце концов. Да, ты будешь разгадывать эту тайну всю жизнь; да, не будет готовых ответов; да, ты, скорее всего, ничего не разгадаешь. Но твоя жизнь будет иметь настоящий смысл, не придуманный кем-то, а созданный тобой лично. Именно так она чувствовала сейчас. Но какая-то едва заметная саднящая боль не давала душе успокоиться.

      Дождь стучал по черепице монотонно и глухо, Тома немного прибралась, приняла вторую таблетку, потом взяла в руки книгу и удобно устроилась в углу дивана. Работать в таком состоянии было невозможно, голова горела огнём, буквы на мониторе перемешались и мерцали. Баронет тут же запрыгнул на диван и улёгся рядом, с тяжёлым вздохом привалившись лохматой тёплой спиной к её ногам. Перехода