Гербарий. Юна Колесник

азительного искусства. Да. Милке недавно исполнилось десять, и она ходит сюда уже четыре месяца. Ей пока не особо интересно: надо рисовать натюрморты с пластиковым виноградом, какие-то гипсовые фигуры со страшными тенями от лампы на суставчатой ноге. А купленная дедушкой гуашь так и лежит в столе.

      Но Дмитрий Алексеич, руководитель кружка, методично постукивая карандашом по электрической точилке, каждое занятие твердит:

      – Ходить тоже сразу никто не начал. Ползают человеки. Потом за ручку их водят. А уж потом – и шаги, и шишки, и медали. Золотые! Так что хочем результат – учимся с азов.

      Снимает очки:

      – Соколова вон точно не хочет. У Соколовой опять травки-муравки.

      Под сдавленные смешки Милка убирает тетрадный лист с мольберта.

      Василина протискивается за Натальей, между креслами и стеной:

      – Ты, Наташка, матери своей скажи, чтоб она чайник купила вместо сгоревшего. А то придет вместо неё новый сотрудник…

      Наталья дёргает плечом:

      – Скажу, скажу.

      У окна в углу сидит Милка. Кивает. Щёки горят, на шее – пушистый шарф.

      – Короче, вот, гляди! – Наталья гордо протягивает руку.

      Тут жёлтые Васькины глаза становятся круглыми, как пуговицы. Перед ней на полу – аквариум. А внутри – плоские, чёрные, в рыжую полоску… Шевелятся. Она подаётся назад:

      – Чего это? Что за гадость вы тут развели?

      – Не гадость, Вась, не гадость. Они мага… мадагаскарские, прикинь? Они старше динозавров!

      – Чокнутые… Отец-то мой видел?

      – Совсем сбрендила? Проще их сразу ему в кабинет притащить. Это Акуличев Гошка из Москвы привёз. В метро там поймал, прикинь? Двоих. А они расплодились. Он детёнышей Милке – на день рожденья.

      – И давно они тут? – Василина морщит нос.

      – С октября как раз. Знаешь, как выросли! Короче, мы решили опыт провести. Что у них настроение от ухода зависит. Если с ними разговаривать, музыку включать – они веселее делаются. И блестят. Мил, а покажи фокус!

      Милка опускает руку внутрь. Щекочет твердые плоские спинки.

      В небольшом зале, где Васькин отец принимает всяких гостей и проводит нечастые совещания, раньше был живой уголок – с птичьими вольерами, с бассейном для красноухих черепашек, а теперь осталось только море цветов да пара пустых клеток… так вот, здесь – необычная акустика. И мягкий свист, идущий из аквариума, отражается от стен, от потолка, тонет в зелени пыльных драцен и розанов.

      – Слышишь? – шепчет Наталья. – Поют!

      Васька закатывает глаза. Потом крутит пальцем у виска:

      – Неужели не противно?

      – Нет. Они чистоплотные, Вась.

      – А это чего? – Василина тычет в мишуру, приклеенную на скотч по периметру аквариума.

      – Это Новый год скоро. Чтобы радовались они. Понимаешь?

      – Даа… Я понимаю. Вы обе, да и Акуличев тоже – ненормальные. Но я-то тут причём?

      – Так мы ж с мамкой переезжаем, всё, завтра последний день, ты же в курсе. А Милка – вон, смотри! Тридцать восемь и пять, мамка ей щас намеряла. Провожать её пойду, опять ангину схватила, дитё малое. А их на кого оставить? Их-то кормить надо! Апельсины любят, яблоки. Вот тут, в пакете, смотри, мы припасли уже.

      Милка поднимается, заглядывает в жёлтые глаза.

      – Нам некого попросить больше, Гошку в новый ФОК теперь возят. А ты всё равно тут каждый день…

      Но Наталья машет на неё:

      – Да погоди. Вась, им много не надо. Только покормить и всё. Ну и крышку закрыть, а на неё – цветок. Вон, в белом горшке – епискус.

      – Гибискус, Наташ…

      Василина суёт руки в карманчики сарафана.

      – Мне ваши тараканы ни на фиг не сдались.

      – Знаешь чего! Ты сколько раз у мамки моей в гардеробе за вешалками пряталась, а? Когда музыкалку прогуливала?

      Василина фыркает. Милка бормочет, тиская длинный ворс шарфа.

      – Вась, мы потом про них доклад напишем…

      Наталья подхватывает:

      – Ты где учишься-то? В лицее? Вооот! Как зачитаешь, да ещё и с фотками – все ж рухнут!

      – Презентацию, что ли, сделать? – Васька опять закатывает глаза. – Ну ладно, присмотрю, уговорили. Но только на неделю! До Нового года. А там – как хотите.

      ***

      Шумно. Ёлка, бумажные снежинки под потолком. Милка влетает в вестибюль. Дмитрий Алексеич, встречающий своих у гардероба, ловит её за рукав:

      – Соколова, ты бы не раздевалась. За полгода всего на пять занятий ходила. Давай-ка домой, дорогуша, поправляй здоровье. Родителям я позвоню.

      Она кивает, пятится, мельком смотрит на суетливую новую гардеробщицу, а когда учитель отворачивается, как была, в пуховике, с папкой, скачет по лестнице наверх, распахивает двери. И ещё в потёмках видит: прямо посередине длинного стола стоит аквариум. Открытый, пустой. На прозрачных стенках