Велики Великие. Юбилейные хроники в новом прочтении. Александр Киселев

притча»[13], наверняка очувствуются быстро, если попробуют на деле удостовериться в своих же бреднях. Потому как

      Есть место им в полях России,

      Среди нечуждых им гробов[14].

      Кстати, о нашей «северной славе», славе предков, которые, как суворовские солдаты, гордились не только победами, но и лишениями на марше. О ней и нам следует помнить крепко. А уж пятой-то колонне, всяким там агентам влияния – зарубить на носу.

      Первым признаком дикости называл неуважение к предкам и истокам своим Пушкин. Без беззаветной любви к ним, считал он, все превращается в «алтарь без божества». «Дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим»[15], – гневался Александр Сергеевич. Вразумлять неразумных призвано просвещенье, что в молитвенных текстах связано напрямую со светом. А это равнозначно очищению от греха. То-то «смело сеял просвещенье самодержавною рукой» царь Петр. «Он Богом был твоим, Россия». И не дураками, знать, оказались большевики, создавая по дворянской модели систему образования. Не по болонской, егэшно-тестовой – нет.

      Конечно, они с Петром – тоталитаристы, диктаторы. Только вот иной раз думается: почему во всем мире так чтут военачальников, с одобрения народа ставят памятники им. А ведь они диктаторы. Кровавые. Не потому ли уж, что полководцы в первую очередь великие организаторы. Не враги своего народа, но и не угодники толпы, не расхристанные демагоги – пустомели, если говорить по-русски.

      Пушкин, за коим «грех алчный» гнался по пятам, не раз оказывавшийся в объятиях страстей, ценил-таки крепкую волю правителя. И земного, и, тем более, небесного, способного и «меч» принести в сей грешный, развращенный мир, и огонь возжечь.

      «Время изменяет человека как в физическом, так и духовном отношениях», – писал Александр Сергеевич в статье «Александр Радищев». – Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют»[16].

      Мучающийся в течение жизни и духовно и физически, поэт – не глупец, отрекся в зрелом возрасте от юношеских вывихов. И даже от «Гаврилиады», не такой уж и кощунственной поэмы, по мнению авторитетного критика, историка литературы Ю. Айхенвальда («поэзия в своем горниле очистила здесь и освятила все, что могло бы ранить верующее сердце»[17]. – Ю.Л.).

      Пушкин осудил и стихийную, анархическую свободу, которая в любую минуту может сорваться в «пугачевщину», в бунт «бессмысленный и беспощадный». К счастью, в утешение нам, стоящим на краю, он предрекал, что «пугачевщина» не только прекращается, но и сама себя осуждает. «Богу было угодно наказать Россию через мое окаянство», – так говорит подстриженный под кружок чернобородый Емельян в пушкинской «Истории пугачевского бунта». Правда, говорит это лишь перед казнью.

      О, правители! Держите ухо остро. И послушайте Пушкина. Когда формируете хотя бы свое окружение, подбираете советников:

      Беда стране, где раб и льстец

      Одни приближены к престолу.

      А небом

13

«Бородинская годовщина» ⁄ Пушкин А.С. Собрание сочинений в 11 т. – Изд. Слово/slovo, 2013.

14

«Клеветникам России» ⁄ Пушкин А.С. Собрание сочинений в 11 т. – Изд. Слово/slovo, 2013.

15

Опровержение на критики, 1830 г. ⁄ Пушкин А.С. Собрание сочинений в 11 т. – Изд. Слово/slovo, 2013.

16

Александр Радищев ⁄ Пушкин А.С. Собрание сочинений в 11 т. – Изд. Слово/ slovo, 2013.

17

Айхенвалъд Ю.И. Силуэты русских писателей. В трех книгах. Москва, издательство «Товарищество «Мир», 1913–1914 гг.