Тот, кто срывает цветы. Эли Ро

по узкому тротуару. Мы уже успели заскочить за теплыми карривурстами и пивом, которое при виде Ойгена нам продали без лишних вопросов. Оскар радостно бежал впереди, словно ничего не случилось.

      – Дурной у тебя пес, – мрачно заметил Ойген, когда мы с ним уселись на ступенях заброшенного склада, где раньше хранились машинные запчасти.

      Вокруг не было ни души, склад был наглухо заколочен, его окна и двери пестрели граффити. В воздухе пахло теплой травой, старой древесиной и пылью. Земля была усыпана окурками, на ней виднелись чужие следы.

      – Он просто испугался, – возразил я.

      – Ага, – Ойген открыл банку пива и отвел руку в сторону, чтобы не пролить на себя, – obosrat'sya i ne zhit' teper'.

      Я не разобрал ни слова, но узнал речь – не мог не узнать!

      – Это русский? Ты говоришь по-русски? – удивился я.

      – Это немецкий? Ты говоришь по-немецки? – передразнил он, а потом закатил глаза. – Ну, говорю. И что?

      – Ya tozhe.

      Если Ойген и был удивлен таким поворотом событий, то виду он не подал.

      – Вот как, – только и хмыкнул он, а потом сделал несколько глотков из банки. – У тебя нет акцента.

      – Потому что я родился в Регенсбурге, – объяснил я. – Мой отец отсюда, а мама русская.

      Ойген поставил банку на одну из ступеней, похлопал себя по карманам и вытащил пачку сигарет и зажигалку.

      – А мои оба из России, – сказал он негромко в тот момент, когда я решил, что он уже не ответит. – Из Норильска. Знаешь такой город?

      – Нет.

      – Повезло. Там очень-очень холодно и грязно. Ну, знаешь, он типа один из самых загрязненных городов во всем мире, – сказал Ойген, закуривая. – А еще там есть черная пурга.

      – Черная пурга?

      – Ага, – кивнул он. – Это очень сильный ветер, при котором вообще ничего не видно.

      – Давно вы переехали?

      Ойген как-то нервно усмехнулся.

      – Можно сказать и так.

      Он протянул мне сигареты, но я отказался.

      – Какие мы нежные, – фыркнул он.

      По мере того, как пустели банки с пивом, мы разговорились. Я рассказал Ойгену о том, чем занимается мой отец, и он присвистнул. Хоть чем-то мне удалось его впечатлить.

      – А твои родители? – спросил я, поглядывая на сигареты.

      Идея закурить уже не казалась мне такой уж неправильной.

      – Отец в основном тачками занимается, – ответил Ойген, а потом быстро добавил. – Тебе не кажется, что оно какое-то разбавленное? – он кивнул на пиво.

      – Может быть.

      Он так быстро перескочил с темы на тему, что я понял: он не хочет говорить о семье.

      – Наверняка, – со знанием дела протянул Ойген.

      Солнце уже садилось, налетел ветер, стало прохладно. Оскар, немного приуныв, лежал у моих ног, уткнувшись носом в лапы. Ойген курил одну за другой и дышал себе на ладони, чтобы согреться. Я заметил, что заусенцы у него на пальцах были обкусаны в кровь.

      – В какую школу ты ходишь? – поинтересовался я.

      Ойген посмотрел на меня, как на идиота.

      – Я не хожу в школу.

      – Закончил?

      Он поморщился.

      – Типа