Весточка с той стороны. Нурлан Баймухаметов

всех этих мыслей Никита еще больше почувствовал себя здесь лишним и чужим. Единственный русский среди казахов.

      Мулла что-то тихо выспрашивал у мужчин по-казахски. Но никто вслух ему не отвечал. Они лишь только отрицательно качали головами, и он удовлетворенно кивал им в ответ.

      Тут Никита заметил, как из глубины двора к ним стремительно приближается девушка. Айкерим! Как всегда опаздывает, родная. Он приободрился. Стройность её фигуры, помимо традиционной восточной миниатюрности, выгодно подчеркивала чёрная облегающая юбка-карандаш с коротким разрезом на боку и высоким пояском, перехватывающим узкую талию. Белая блузка, с небольшим припуском заправленная за поясок, рукава с отворотами на уровне локтей, вкруг воротника с острыми уголками – синий корпоративный галстук-бант. Чёрные туфельки на каблуках. Безыскусная одежда, типичная для банковских работников. На ходу она повязывала голову серым платком. На миг задержалась у машины с тонированными стёклами, чтобы отразиться и поправить платок. Айкерим не стала подходить к нему. Она взглянула на Никиту, и, вытянув губы «уточкой», изобразила приветственный поцелуй. Потом указала глазами на женщин, стоявших у него за спиной. Он понимающе поджал губы и, повернувшись вполоборота, проследил её взгляд – Настя. Единственный человек, чьё горе здесь, как он считал, было неподдельным. Видимо, вышла из квартиры позже остальных.

      «Бедная девочка», – пожалел её Байков. За три этих тяжёлых дня, что он провел рядом с ней, она, казалось, выплакала все глаза, а лицо её, всегда светлое, радостное, сейчас словно погасло. Темные мешки под глазами состарили её лет на десять, веки припухли, краешки их покраснели. И больше всего пугало Никиту то, что она произнесла не больше десятка слов с тех пор, как три дня назад, около двух часов ночи, в спальне негромко, но требовательно зазвонил телефон и вытолкнул его из безмятежного сна в реальность, в которой Настя сбивчивым голосом, плача и давясь слезами, обрушила на него ужасную новость: Иска! увозят в реанимацию… сердце… приезжай!

      И в этом «приезжай!» прозвучало столько боли и отчаяния, что он, теперь уже давно далеко не сентиментальный, почувствовал, как сердце сжимается от жалости, и он готов заплакать.

      Похожее желание у Никиты возникло в жизни лишь раз, когда в ветеринарной клинике усыпляли Злату, любимую собаку, золотистого ретривера. Она тогда лежала на смотровом столе, в глубоком шоке, не в силах уже даже поскуливать. Лишь на миг исподлобья глянули на него эти собачьи глаза, исполненные страдания и боли, и закрылись, чтобы больше уже не смотреть ни на него и ни на этот несправедливый к собакам мир. И всего лишь две слезинки выскользнули из глаз, и прокладывая короткие дорожки вниз по морде, медленно сползли на стол. А потом доктор закрыл дверь, и любимую собаку он больше не видел. Ему в тот год исполнилось семь, столько же, сколько и Злате, попавшей под колёса автомобиля. Отец, – Байков помнил всё это отчетливо, – посмотрел на него тогда, на суровом лице заиграли желваки, и покачал головой: не