Дневники мотоциклиста. Данни Грек

был отличным тому подтверждением, и в этой дремотной тишине я не спеша прокрался до ванны, на секунду заглянув на кухню, чтобы щелкнуть кнопкой чайника.

      Несколько минут я стоял в тишине, так и не открыв крана с водой, и вглядывался в свое отражение, разглядывая недельную щетину и морщинки вокруг глаз. Морщинки возмужалого юноши, который умел смеяться и хмуриться, который не хотел жить как все, и я смотрел сейчас на свое отражение как на совершенно незнакомого человека. На меня смотрел совсем другой я, уставший и измученный рутиной быта и постоянными фейерверками ночной жизни, от привкуса которой становилось тошно лишь под утро. Я знал его, я знал каждый его секрет, и мог наизусть пересказать всю его жизнь, но тот, кто смотрел на меня с той стороны зеркала, был мне чужим, точнее стал таковым, примерив на себя всеобщий облик. Лишь глаза все те же, детские зеленые глаза по ту сторону до сих пор сопротивлялись, сверкали и вновь тускнели, впивались в меня и тут же угасали. Они стали так похожи на ночную рекламную вывеску, провисевшую не один год на одном и том же месте, чьи цвета уже давно отличались от новых, местами запыленную, с перегоревшими лампами и скачущим напряжением – и мне становилось страшно. Ведь для нее за несколько минут могло все измениться, стоило заменить сгоревшие огоньки, вытереть пыль и добавить немного мощности, а для меня, нет, ведь в человеке нельзя просто так взять и заменить сгоревший элемент. В них, так же как и в детстве горел огонь, но быт съедал его каждый день, и еще немного, и он бы исчез совсем, но моя мечта спасала его, давая ему новую жизнь.

      «Все измениться… Все просто обязано измениться…» – мелькало в моей голове, и я верил этому, потому что иначе просто не могло быть.

      Я открыл кран, и из него брызнула вода. Все та же вода, из того же крана, что и пятнадцать лет назад, но за эти пятнадцать лет ее утекло много. И теперь, смотря на нее, я думал о своих детских мечтах совершенно иначе, потому что я увидел в них свое спасение. Минута замешательства, и эта вода умыла мое лицо, смыв с него остатки сомнения.

      И вот я уже собирался, впихивая в себя на ходу бутерброд и запивая его огненным растворимым кофе. Одевшись второпях и оставив свой недоеденный и недопитый завтрак на журнальном столике, я выскочил на улицу, где передо мной открылась удивительная картина весны. Она ворвалась в Москву так стремительно, что не прошло и недели, как весь снег растаял и превратил себя в журчащие ручейки. Я знал, что еще несколько дней такой погоды, и от них не останется и следа, но это было в будущем, тогда я просто радовался этой резкой перемене. В воздухе парило свежестью, о которой многие уже забыли, а солнце выжигало асфальт так, словно было нанято на работу службами города, и теперь ему нужно было закончить свою работу в срок. С каждым годом моя новая весна все меньше приносила мне радости, становясь для меня чем-то обычным; вроде как чему тут радоваться: весной больше, весной старше, но ту весну я ждал и считал дни до ее появления.

      Я шел по улице мимо все тех же серых лиц с