Пятый лишний. Алиса Бастиан

цежу её микродозами, отказываюсь обсуждать, как я оказалась у его порога и что я делала до этого. Почему в моих глазах было сплошное безумие, почему я не могла вымолвить ни слова, почему у меня до крови была расцарапана грудь. Почему я лежала, не шевелясь, с открытыми глазами, не мигая пялясь в стену. Так много «почему», но я не хочу погружаться в подробности. Поэтому Филипп додумывает всё сам, и в целом он не далёк от истины. Со мной произошло кое-что ужасное, и это нанесло мне непоправимую психологическую травму.

      Но, чёрт возьми, она у меня не первая.

      А если я начну говорить, то и не последняя.

      5

      Оказавшись в другом крыле, они увидели несколько дверей. Две были открыты, одна заперта. Кристи направилась в открытую комнату, остальные последовали за ней.

      Помещение было больше того, где они нашли первый игровой предмет. Метров пятьдесят заброшенной тишины, удивительной мертвости, несмотря на остатки обстановки. Прямо по центру, среди ошмётков штукатурки, клочьями свисавшей с потолка и стен, кое-где украшавшей пол, валялась разноцветная новогодняя гирлянда – видимо, сорвалась с висевшей лампы. Праздник закончился навсегда.

      Назначение помещения было неясным – посовещавшись, игроки решили, что, возможно, раньше это было чем-то вроде гостиной – или как там называются такие места в психушках?

      – Комнатами отдыха, – сказал да Винчи.

      Все посмотрели на него,

      (суки)

      но ничего не сказали.

      (суки!)

      – Вроде бы, – решил добавить он, но остальные уже переключились на осмотр помещения.

      Вдоль боковых стен было расставлено штук пятнадцать кресел, некоторые кучкой, некоторые наставлены друг на друга. Кресла были разной высоты, деревянными с бирюзовой и тёмно-зелёной кожаной обивкой. Дневной свет, пробивающийся в высокие, но узкие окна с двойными рамами, заклеенные белой бумагой, выставлял напоказ жирные пятна на сером линолеуме. Кристи пощёлкала выключателем – три большие лампы дневного света не работали, пластиковый плафон одной из них был разбит. У стены с окнами стояло несколько простецких деревянных столов, на них, столешницами вниз, ещё несколько. Деревянные ножки выстроились в строгий параллельный ряд, единые линии снизу и сверху. На стене висела пустая пробковая доска и правее – картина в пластиковой рамке. Стекло треснуло точно по контуру паруса белоснежной лодки. Подписи автора не наблюдалось. Старый радиатор, естественно, был ледяным.

      Они разделились: Кюри обыскивала столы, Эйнштейн кресла, Кристи занялась окнами, картиной и доской на стене, да Винчи осматривал пол, углы и другие стены. Никто ничего не нашёл. Они не доверяли друг другу, но в открытую провозглашать это не хотели, и под предлогом «а вдруг, что-то…» обыскали всё ещё несколько раз. Каждый был уверен, что другой просто не заметил, просмотрел, не нашёл – и что вот он-то сейчас обязательно справится. Каждый ошибся. Никто не заметил, как Эйнштейн спрятал что-то в карман пиджака.