Грани сна. Дмитрий Калюжный

сразу кинулся к Лавру и затараторил:

      – Вы кто такой, вообще? Как сюда попали? Кто пропустил? Товарищ Петров страшно недоволен.

      – Здрасьте, Лев Ильич, – ответил ему Лавр. – Вы же меня знаете. Я Лавр Гроховецкий. Приезжал с Андреем Игнатьевичем, он у вас числится научным консультантом. А вы – Иванов, ассистент режиссёра.

      – Нет, я помощник директора картины. А что вы тут делаете? Где профессор?

      – Андрей Игнатьич занят на раскопках. Он археолог, а теперь конец сезона, с сентября у него лекции, вот и не хочет отвлекаться. Прислал меня. Я сдал в секретариат его заметки по прежнему показу.

      – Хорошо, хорошо. И что?

      – Розенвассер прокрутил мне новый отснятый материал, и отправил сюда. Вы, кстати, знаете, что там уже наснимали сюжетов о том, что будет позже эпизода, который снимают здесь? – и он ткнул пальцем в сторону студии.

      – Знаю, это обычная практика. Вы над этим смеялись? Зря разозлили режиссёра.

      – Нет, не над этим, – Лавр опять засмеялся. – Я так понял, вы тут разыгрываете сцену, якобы имевшую место после Нарвского поражения Петра?

      – Да.

      – Это было в семь тысяч двести восьмом году.

      – В тысяча семисотом!

      – Неважно, это одно и то же.

      – И чего смешного?

      – Объясняю. В том году царевичу Алексею было десять лет отроду, дорогой мой! А у вас его играет сорокалетний лысый дядька. Рассуждает про малиновый звон и византийскую старину. Вот что смешно.

      – Зря смеётесь. Это художественная условность!

      – Кстати, самому царю-папаше было тогда двадцать восемь лет! А ваш похож на старца, которого в минуту кончины гальванизировали электротоком: глаза вытаращены, волосы торчком, дымится, и бесконечно выпаливает глупости.

      – Слушайте, задача консультанта – точность в изображении деталей, а до остального вам дела нет.

      – Как это? Консультанту нет дела, что вы переврали возраст всех героев? Вот сейчас прискакал Ягужинский: который? Должен быть Павел Иваныч, а ему в тех событиях было лет семнадцать примерно! Здесь его играет пухлый дядя, по возрасту годящийся ему в отцы! Да только отец его, Иван-то Ягужинский, на коне сроду не скакивал.

      Распахнулась дверь. В коридор из студии повалили члены съёмочной группы, на ходу переговариваясь и доставая из карманов портсигары, пачки папирос и спички. В широком коридоре сразу стало шумно и тесно.

      – Виктор! – окликнул одного из них, в рубахе, помощник директора.

      – Что, Лев Ильич? – спросил тот. Из-за жары он снял и оставил в студии тяжёлую шинель и шапку, засыпанные вместо снега нафталином.

      – Тебе сколько лет?

      – Тридцать… с половиной. В январе тридцать один будет. Что ли, уже подарок мне готовите? – и он засмеялся.

      – Нет, просто вот этот юноша утверждает, что твоему герою семнадцать лет.

      – Да ладно! Не может быть!

      К ним быстрым шагом подошёл режиссёр:

      – Что такое? – сердито спросил он Льва Ильича, даже не глядя на Лавра. – Кому семнадцать лет? Кто это?

      Лавр