Весёна. Гудолдфейри. Рина Кострома

в беспамятстве – понятно, натерпелся ужасов, не ждал вызволенья. Пришлось нашему молодцу и за няньку потрудиться, и за лекаря – растёр бедолаге щёчки и ручки, влил-не пожалел пару глотков крепкой бражки, прикрыл полой тёплого тулупа.

      Очнулся мальчонка, прижался к своему избавителю, слова сказать не может, только слёзы текут да льдинками застывают.

      – Это ты, паря, брось, – пожурил его Иван. – Что ж воду лить после пожара? Сам-то кто будешь? Откуда?

      – Морозовы мы, – еле слышно прошептал тот и чуть кивнул вперёд. – Оттуда.

      – Ясно, – усмехнулся Иван. – Туда и едем…

      А сколь долго ехать-то и не поймёшь – по небу вроде и утро поспело, а вокруг темнотища – выколи глаз. Одна радость, что дело доброе за душой да впереди дорожка ровная.

      Вдруг Сивко остановился, седоки чуть не выпали – кончился путь крепкими тесовыми воротами.

      – Оюшки! – воскликнул Иван. – Что за чудо среди леса?

      – Дядьки Капели двор, – выдохнул мальчонка. – Ох и будет крику…

      – Бог не выдаст, – Иван слез с дровен и шагнул к воротной калитке. Протянул было руку к медному заиндевелому кольцу.

      – Стой, Иванушко! – испуганно крикнул малой.

      – Ну?

      – Не трогай кольца!

      – А что ж так? – усмехнулся парень.

      – Собаки у дядьки здоровенные да злющие.

      – Эка напужал. Не волки ведь, – И он крепко ухватился за резное кольцо…

      Виденье

      Ох и ядрёна ты водичка, бражка заречная! Словно кто морозной рукавицей по лицу прошёлся. Встряхнулся молодец, похлопал себя по щекам, огляделся – сидит в своих дровнях. А Сивко замер, тычется мордой в отцовы ворота, храпает, хвостом машет в нетерпении. Добрались до дому, стало быть.

      День прошёл, другой миновал, за ним третий. Не поминаются Ивану ни кобылка с колокольцами, ни волки, ни барчонок. Будто и не было ночной оказии.

      А как Святки отошли, затосковал наш молодец незнамо почему. Пойдёт куда-то с дружками, задумается и мимо шагает. Начнёт делать что-нибудь и бросит как не начинал, а то хуже – вконец испортачит. Тятька ругнёт малость, пихнёт под бок – работа, глядишь, наладится. Да надолго ли?

      Матушка, та посметливее. Бабье-то сердце к чувствам сподручнее. Нашла вечор минутку, да подсела к сыночку поближе с разговором.

      – Уж я-то знаю её, Ванечка?

      – Кого, маменька?

      – Кого невестить будем, сыночек. Таисью, кузнеца дочь? Или Машеньку, что у Апраксии-солдатки?

      – Нет.

      – Неужели из другого села приглядел девицу?

      – Сам не ведаю, мамо.

      – Да как же так?

      – Ох, не хочется зазряшные тары-бары разводить…

      – А ты разведи, а я послушаю. А что скажешь, там и посоветую. До свадеб-то цельное лето впереди. Авось успеем всё рядком решить… А ты не молчи, разговаривай.

      – Сон – не сон… Приснилось… да уж больно явственно… Вот ездили-то намедни Матрёну от зареченских избавлять,